ШТУРМ "НОРД-ОСТА" РЕПЕТИРОВАЛИ СУТКАМИ РАНЬШЕ,

В числе заложников-украинцев, захваченных террористами в московском Театральном центре на Дубровке, были двое жителей Красного Луча -- 34-летний Андрей Марченко и его мать Наталья Васильевна. После освобождения Андрей около двух недель лежал в больнице. Долгое время был в очень тяжелом состоянии -- открылась бронхиальная астма. Возможно, это стало следствием воздействия на его организм газа, который применили спецслужбы во время антитеррористической операции. Несколько дней назад Андрея выписали из больницы, и вместе с матерью он вернулся домой. Андрей Марченко, пожалуй, единственный из 1100 заложников, кому удалось сделать фотоснимки происходившего в зале и сохранить пленку. Всего получилось шесть фотографий. Кадры эти были сняты за сутки до штурма. Некоторых из людей, попавших на фото, уже нет в живых. По мнению Андрея, его и мать спасло то, что их места были на балконе, и они получили меньшую дозу газа, чем те, кто находился в партере.

В Москву Андрей и Наталья Васильевна приехали, чтобы принять участие в выставках "Ресторанный бизнес", "Отели", а также погостить у родственников. На злополучный спектакль они попали случайно. Вечером собирались пойти в клуб "Чикаго", но билетов туда уже не было, и им предложили пойти на "Норд-Ост". Андрей говорит, что спектакль этот им расхваливали, утверждая, что постановка очень интересная и актеры работают здорово.

-- Так оно и оказалось. Меня поразило техническое оснащение театра. Там было несколько подиумов, которые поднимались, опускались, прятались куда-то. Трамвай выезжал прямо на сцену. Меня это заинтересовало, и я в антракте подошел к техническому директору расспросить, как это все делается. Он мне сказал: "Подожди, вот сейчас начнется вторая часть, ты и не такое увидишь, даже самолет будет садиться на сцену". А мама устала за день и захотела идти домой. Я ей говорю: "Давай останемся хотя бы на 10--15 минут, посмотрим начало второй части". Уговорил, а у нее как сердце чувствовало. Едва началась вторая часть -- летчики в военной форме станцевали чечетку и спели песню какую-то, -- на сцене появился человек в униформе, в маске и с автоматом. "Всем сидеть!" -- прокричал с акцентом. И начался весь этот кошмар... Всех артистов он начал толкать в зал. Тут же перестала играть музыка. Мы с мамой сидели на балконе. В боковые двери ворвались вооруженные люди. Несколько очередей в потолок, крики: "Руки за голову!". Начали бить мужчин прикладами по головам, чтобы все поняли, что это не шутка, не какой-то розыгрыш. Мы действительно в первые мгновения подумали, что это не всерьез. А потом переглянулись с мамой, я смотрю, она тоже все поняла, говорю: "Ну, вляпались мы с тобой в историю".

По словам Андрея, самым трудным периодом для заложников стали первые несколько часов. Все находились в состоянии шока, были напуганы неизвестностью и растеряны из-за того, что не в состоянии повлиять на ситуацию.

-- Иностранцев посадили рядом с выходом, -- продолжает Андрей. -- Возле каждой двери дежурили минимум три чеченца. Через некоторое время сказали, что иностранцев освободят. Каждый день они так обещали. Так получилось, что сидели мы рядом с чеченцами. Общение ограничивалось фразами "дайте воды", "можно сходить в туалет?" и т.п. Иногда они спрашивали, интересовались, например, откуда мы. Они были немногословны, и у нас большого желания общаться не было... Конечно же, наше настроение зависело от них. Смотрим, эти женщины берут батарейки, детонаторы в руки, становятся серьезными -- мы тоже затихаем. Через некоторое время напряжение спадает, они начинают двигаться, ходить, и мы тоже начинаем свободнее дышать.

Немного адаптироваться удалось лишь через 6--8 часов, когда прошел первый шок. Но до последней минуты, до самого освобождения, все находились в состоянии огромного нервного напряжения. Поначалу все надеялись, что захват продлится не больше суток.

-- В первый день застрелили женщину. Попав в зал, она начала очень дерзко с боевиками разговаривать, прямо в зале кричать, возмущаться, и они вывели ее за двери и расстреляли... А второй день запомнился тем, что сбежали две девчонки. Одна, правда, сломала себе ногу, вторая повредила позвоночник. Молодые девочки, 12--13 лет.

В этот день я сделал фотографии (они получились, слава Богу). В первые минуты захвата нам сказали бросить личные вещи -- сумки, мобильные телефоны -- в проходы. Потом все это конфисковали. Женщин, мужчин, детей сначала рассадили отдельно. Под утро иностранцев начали пересаживать в первые ряды партера. А наверху нас посадили в широком проходе. Когда мама шла пересаживаться, она в проходе взяла свою сумку и фотоаппарат и отдала мне. Чеченец, который сидел рядом, попросил посмотреть камеру, спросил, сколько стоит. Я воспользовался этим и, показывая, как аппарат работает, сделал несколько снимков. Другой чеченец, увидев, что я фотографирую, закричал, взял автомат и направил на меня. Но, к счастью, все обошлось.

На второй день к нам приходил врач. Пришел с ящиком, в котором были только вата и бинты. Меня это возмутило, я его спросил, почему он не принес лекарств, хотя бы в минимальных количествах, ведь у многих людей подскочило давление, возникли проблемы с сердцем. Он ответил, что пришел узнать, что здесь необходимо, а потом принесет все, что нужно. Чеченцы его задержали на 4 часа. Но потом отпустили, он взял лекарства и вернулся -- молодец, хватило мужества. Благодаря этому люди получили медицинскую помощь. Хотя сделать это нужно было гораздо раньше -- у многих из-за голода и переживаний обострились хронические заболевания, и медпомощь им была нужна немедленно.

С балкона хорошо было видно, что делается в партере. Условия там были намного тяжелее. Люди ходили в туалет в оркестровую яму -- и мужчины, и женщины. Запах фекалий стал распространяться по залу. Даже до нас доходил, а в первых восьми рядах вообще, наверное, невозможно было сидеть. Наверху людей было меньше, но среди нас было больше детей. Мы могли хоть как-то между рядами лечь, даже подремать. Внизу такой роскоши не было -- там люди трое суток просидели в креслах без движения.

Андрей говорит, что огромное облегчение ему приносила мысль, что с ним нет его сына, 10-летнего Антона. Он собирался взять его в эту поездку -- до каникул оставалось три-четыре дня, -- но учительница сказала, что у него по математике двойка есть, и ему лучше не уезжать никуда, а доучиться, и мальчик остался дома.

-- На детей было тяжело смотреть. На балконе их было человек 50. Учительница с классом из частной школы, труппа маленьких артистов. Я подходил к ним, разговаривал, успокаивал. Говорил, вы не сидите просто так, если что случится. Увидите, что могут взрывать или еще что-нибудь, прячьтесь за спинки кресел, ложитесь на пол в проходе -- все-таки какой-то шанс будет выжить.

На второй день захвата у заложников появилась возможность смотреть телевизор. Чеченцы вынесли его из радиорубки и включали во время выпусков новостей. Андрей говорит, что передачи эти произвели на заложников удручающее впечатление.

-- Новости нас сразили наповал. Там чиновники мельком говорили, что нужно сделать все, чтобы люди остались живы, но ни на переговоры, ни на какие компромиссы идти не собирались. Тогда же мы поняли, что отпускать иностранцев не будут, хотя иностранные МИДы давили на Россию. Поняли также, что не отпустят женщин и детей -- если бы остались одни мужчины, можно было бы сразу ждать захвата.

Третьи сутки были полны трагических событий. Никто не знал, что они станут последними, но все начали понимать, что долго все это не продлится.

-- Внезапно по спинкам сидений через зал прямо к бомбе, которая лежала в центре партера, побежал какой-то парень в очках. Может, у него что-то с психикой произошло? Чеченцы дали по нему очередь из автомата, и мужчина и женщина, которые сидели рядом, были убиты. Все это происходило на наших глазах. Тела вынесли, остались лужи крови между рядов... Потом в зале появилось новое лицо -- раньше этого мужчины рядом с нами не было: абсолютно лысый, с полууголовной внешностью. И как он смог пройти через оцепление? Бараев принял его за лазутчика, начал задавать ему вопросы на сцене: "Кто у тебя тут?". Тот говорит: "Сын у меня здесь, называет фамилию, имя". Бараев обращается ко всем: "Есть такой?". Такого не оказалось. Тогда мужчину прямо на сцене избили. Прикладом по голове, прикладом в грудь. Вытряхнули содержимое его пакета на пол, там оказалось две пачки "Примы", перчатки и желтый детский приемник, которым чеченцы сразу заинтересовались.

А в радиорубке на балконе чеченцы обнаружили удостоверение генерал-лейтенанта МВД. Сам офицер находился среди заложников на балконе, а удостоверение свое выбросил. В первые минуты захвата чеченцы очень настойчиво спрашивали: "Есть ли милиционеры, военные? Выходите сразу, если мы найдем сами, то -- вплоть до расстрела". Когда Бараев увидел это удостоверение, то очень обрадовался. Генерал ведь не догадался оторвать свою фотографию с удостоверения, по фотографии его и нашли. Бараев говорит: "Я всю жизнь мечтал взять в плен генерала, это была мечта моей жизни". Он объявил его военнопленным, сказал, что будет с ним совсем по-другому обращаться. Генерал держался спокойно. Его вывели, поговорили, потом вернули в зал, где, кстати, была его жена, дочка и сын.

Приходили Пугачева и Кобзон, Примаков и Руслан Аушев. На третий день, после того, как ворвался в зал этот разведчик (или вправду чей-то родственник), Бараев вышел на сцену и говорит: "Вот видите, как вас подставляют. В принципе, я уже должен кого-то расстрелять". А он сразу предупредил, что если кто-то из его людей пострадает, он сразу расстреляет 10 заложников. "Нас, чеченцев, всего миллион, -- говорит. -- А вас 180 миллионов, и ваш президент даже не присылает своего представителя, чтобы начать переговоры". Переговоры-то велись, но представителя российского президента там, вроде, не было. Но как все происходило на самом деле, я не знаю, может быть, это делалось нарочно. Ведь в конце концов мы живы остались, и за это низкий поклон спецслужбам и российскому президенту.

Андрей предполагает, что на сутки раньше, чем сам штурм, прошла его репетиция.

-- Около 6 часов утра весь зал закашлял. Может быть, уже тогда что-то опробовали. Был и еще один инцидент, тоже за сутки до штурма. В оркестровой яме, где устроили туалет, загорелась проводка. Завоняло дымом, чеченцы спустились и огнетушителем все это потушили. И на третьи сутки в шесть утра мы почувствовали запах горелой проводки. Мама сразу поняла, что это газ. Она сразу мне водой платок смочила. Но я его выронил и тут же потерял сознание. Что было дальше, как происходил захват -- все это я знаю только из средств массовой информации. Мама тоже ничего не помнит.

Андрей Марченко находился в коме 13 часов. В его медицинском заключении написано: "Жертва преступности и терроризма". Но причину своего тяжелого состояния он до сих пор не знает. Возможно, сказалось действие газа, который использовали спецслужбы, а может, то, что помощь ему оказали не вовремя.

-- У меня открылась бронхиальная астма. Она десять лет назад прошла, я о ней уже и забыл. Когда мне мать показала мою одежду, все, вплоть до нижнего белья, было в грязи и воде. Видимо, когда нас вынесли из зала, мы где-то на земле лежали. Потому что в первую очередь спасали детей и женщин. Мужчин спасали последними, может быть, поэтому для многих из них последствия оказались очень тяжелыми. Много смертей было из-за того, что людей неправильно транспортировали. У многих просто западали языки, и они задыхались. Делали ли мне укол антидота, я не знаю. Если я 13 часов был в коме, то навряд ли его мне сделали.

О чеченцах Андрей старается говорить объективно.

-- В зале никто из террористов прилюдно не употреблял спиртного и не кололся. И по состоянию этих людей я не могу сказать, что они пребывали в алкогольном опьянении или под воздействием каких-то других веществ. Они нормально вели себя, сдержанно, ни над кем не издевались. Отношение к заложникам было даже корректное. Особенно в те моменты, когда чеченцы получали какую-то радостную информацию. Они начинали улыбаться, шутить... Когда же ожидали команды взрывать, на глазах у многих чеченских женщин были слезы. Молились террористы регулярно... Патриотизм у них, конечно, был, это чувствовалось. У нас на втором этаже был старший по имени Аслан, он сказал, что тут нет ни одной женщины, которая не потеряла бы кого-то из близких. То ли детей, то ли отца, мужа. Может быть, именно это их заставило решиться на захват заложников. Но даже если они и патриоты, поступили они по-бандитски. При чем здесь невинные люди, особенно дети? После всего, что произошло, я по-настоящему понял, как хорошо, что Украина ни с кем не воюет, что мы живем мирно, что не привозят солдат домой в цинковых гробах.

Андрей Марченко утверждает, что никаких претензий ни к кому не имеет. Он слышал о том, что некоторые украинцы, бывшие заложниками, намерены предъявить иски российскому правительству. Андрей говорит, что лично этих людей не знает, а сам ничего подобного делать не будет, поскольку считает, что ему это совершенно не нужно.