"О МОИХ МЫТАРСТВАХ РАССПРАШИВАЛ СТИВЕН СПИЛБЕРГ", --

В день смерти Сталина в Киеве в Международном медицинском реабилитационном центре (МРЦ) для жертв войн и тоталитарных режимов состоялась пресс-конференция, о которой наша газета уже сообщала вкратце. На прошлой неделе корреспондент "Сегодня" встретилась с людьми, которые прошли через ужас и боль пыток, личностный крах и пепелище, при этом они не сломались, а нашли в себе силы жить дальше. Когда они рассказывают свои истории, становится страшно. Лучшие годы жизни этих людей прошли на зоне. После смерти Вождя их реабилитировали, но помощи от государства они не дождались до сих пор. Единственный в Украине Центр, где их лечили на деньги Европейской комиссии, сейчас находится на грани закрытия...

СДАЛА ЛУЧШАЯ ПОДРУГА

На пресс-конференции журналистам показали фильм "Равновесие ужаса", снятый сотрудниками МРЦ. Роли в нем исполняют непосредственные жертвы сталинских репрессий. Когда эти 80-летние старички и старушки рассказывают о том, как их пытали, сердце обливается кровью. Это лишь некоторые цитаты: "...следователь НКВД наматывал волосы на свою руку и бил меня головой об стену, пока лицо не превращалось в месиво", "мне ломали пальцы, зажав их между железными дверьми", "соединяли голову через спину с ногами -- это называется черная сорочка. А еще была белая, когда руки выворачивали за спину, завязывали веревкой, которую подвешивали на крюк", "женщинам в гениталии засовывали бутылку водки и разбивали ее..."

Вот, что рассказала "Сегодня" Майя Мажитовна Кухарская, прошедшая через НКВДэшную "мясорубку" и являющаяся сейчас клиентом МРЦ.

-- Я вернулась из Германского плена в марте 46-го года. Среди немецких узников сотрудники НКВД сразу начинали "искать" врагов народа. На первый допрос меня вызвали после того как я рассказала анекдот про Ленина и ГУМ своей лучшей подруге. Лишь позже я узнала, что это она донесла на меня. К следователю забирали прямо с работы, допрашивали до пяти часов утра, а в семь я снова шла на работу. НКВДэшники требовали, чтобы я призналась в предательстве Родине. Я объясняла, что никого не предавала, что в немецкий плен меня -- 17-летнюю девчонку с младшей сестрой на руках -- забрали в 1942 г. из оккупированного Киева, что в Германии от нас требовали только работу, а не информацию. Я твердила об этом на допросах в течение недели. А седьмого марта народный комиссар внутренних дел Сорокин вызвал меня к себе и так ласково сказал: "Деточка, нам недостаточно тех материалов, которые вы предоставили, поэтому вас временно задержат, чтобы во всем разобраться..."

Когда я в очередной раз отказалась "изобличить" себя в предательстве и провокационной деятельности, вызвали мою младшую сестру. Ее заставили стоять босиком на снегу, а мне это показывали через окно и говорили: "Она будет так стоять до тех пор, пока ты не подпишешь то, что нам нужно!" Этой моральной пытки я выдержать не смогла. Как в тумане подписала что-то. "Допросы" перенесли в подвал. Меня избили так, что на теле не осталось ни одного живого места. Теперь я уже "созналась во всем". Когда секретарь заканчивала уголовное дело, пожалела меня: "Знаете, за это вас могут расстрелять..." На что я с облегчением вздохнула: "Ой, как хорошо!" Мне было все равно -- жить или умереть.

Но меня не казнили, а отправили на север, где я проработала пять лет на лесоповале и на торфоразработках, -- вспоминает Майя Мажитовна. -- Потом перевели медсестрой в госпиталь для каторжников (у меня был опыт со времен войны). Зимой умирало очень много заключенных. Трупы складировали перед госпиталем в небольшом домике, а когда внутри заканчивалось место, тела сбрасывали прямо на землю. Весной брали ломик и отковыривали, кусками грузили на сани и отвозили куда-то. Тысячи ни в чем не повинных людей заканчивали здесь свой жизненный путь...

Потом меня отправили в Караганду. После своего освобождения я еще пять лет была лишена прав и не могла уехать на родину. Всех, кого отпускали из лагерей, заставляли давать подписку о неразглашении того, что мы видели. Пугали, что снова придется посмотреть. Я, как и многие другие, считала, что произошла жестокая ошибка. Тогда мы не связывали это со Сталиным, нам такое даже в голову прийти не могло. Он был всеобщим кумиром... Только на старости лет я узнала правду!"

ГОСУДАРСТВО ПОМОГЛО ТЕМ, ЧТО... НЕ ВМЕШАЛОСЬ

Директор Центра Семен Глузман сам пережил судьбу политзаключенного, семь лет отсидел в лагерях. Он рассказал о том, как возникла идея организовать такой Центр:

-- В тюрьмах я встречал людей, которые ни за что сидели по 25 и более лет. Например, мой лагерный товарищ львовянин Василь Пидгородецкий отсидел во времена Сталина 37 лет. Он реабилитирован и сейчас получает огромную пенсию... 80 гривен. Я сочувствую этим людям, они дожили до независимости Украины и оказались никому ненужными. Они загибаются не только от возраста и болезней, но и от голода, от отсутствия элементарного внимания.

Мой голландский приятель Роберт ван Ворен (он всю свою жизнь посвятил борьбе за политзаключенных и инакомыслящих в Советском Союзе) помог получить деньги от Европейской комиссии. Сколько нам пришлось пережить прежде чем Центр стал таким, какой он сейчас! Купить отдельное здание так и не удалось, пришлось соединять несколько квартир (причем, по непонятным причинам, помещение Центра еще до сих пор не переведено в "нежилой фонд"). Тогдашняя городская власть, сколько мы к ней не обращались, абсолютно ничем не помогла. Пожалуй, единственную помощь со стороны власти нам оказал бывший министр внутренних дел Владимир Радченко (ныне глава СБУ. -- Ред.): еще в начале нашей деятельности, когда в Центре шел ремонт, мимо проходили милиционеры. Они зашли и, как это иногда бывает, без суда и следствия изъяли документы. Узнав об этом, я позвонил своему знакомому, который, к моему счастью, занимал пост министра. Владимир Иванович связался с начальником столичной милиции и предупредил его, если правоохранители пройдут мимо нашего Центра ближе, чем на 50 метров, будут искать себе новую работу. Вот и вся помощь...

СБЕЖАЛ ИЗ-ПОД РАССТРЕЛА И ИЗ ЗОНЫ

Наум Маркович Верещадский, как и Майя Кухарская, пережил сначала немецкий плен, чудом сумел избежать расстрела, а потом очутился на зоне за одну фразу, которой, как ему объяснили следователи НКВД, он оскорбил Вождя. Известный американский режиссер Стивен Спилберг приезжал в Украину и записывал с ним интервью. Своими воспоминаниями Наум Маркович поделился с читателями нашей газеты.

-- Когда началась война, моя семья жила в Каменке (Черкасская область). В оккупированном городе карательный отряд уничтожал всех евреев. Мы прятались у знакомых, однако в конечном итоге очутились в гетто. Ежедневно от голода и холода здесь умирали десятки людей. Вскоре объявили об эвакуации части узников в другой лагерь, а на самом деле их отвезли за город, заставили раздеться догола и расстреляли в глубоком яру... В апреле 42-го переводчик из местных сообщил моей маме о готовящейся ликвидации гетто и расстреле всех евреев. Настал день, когда всех женщин собрали в одном месте, мужчин -- в другом. Мы поняли, что сейчас произойдет самое страшное. Дежуривший в коридоре полицейский (по стечению обстоятельств, он был соучеником маминой младшей сестры) разрешил мне и моему старшему брату Яше попрощаться с матерью. Она лежала в забытье. Я плакал, целовал, обнимал ее и просил, чтобы посмотрела на меня в последний раз. Мама открыла глаза и из последних сил закричала: "Дети, бегите, пусть вам стреляют в спину, легче будет умирать!" Эти слова спасли нас -- мы с братом сбежали.

Люди, живущие в селах, боялись оказывать помощь евреям, за это и их могли расстрелять. Мы с Яшей разделились. Я, шестнадцатилетний пацан, пошел в сторону Днепра, к переправе, а оттуда надеялся попасть на фронт. Придумал себе новое имя, объяснял всем, что иду домой в Полтавскую область, что документы потерял. В деревнях нанимался на разную работу. Я хорошо владел украинским языком, наверное, это меня и спасло. На юге Полтавской области в селе Рясском я работал у старосты. Однажды весной в их село приехал немецкий комендант и пришел к моему хозяину на обед. Увидев меня, немец заинтересовался, кто я такой. Ему объяснили, что я -- цыганенок. Дескать, староста из жалости нанял меня на работу. В доказательство этой сумасшедшей версии мне пришлось танцевать "цыганочку". Я очень переживал, что немцы заставят еще и спеть на "родном" языке, а они предложили мне... стакан водки (мол, если цыган, то выпью). Выпил залпом, со страху даже крепости водки не почувствовал.

В августе 1943 года я узнал, что немецкие войска освободили Черкасскую область. По возвращении на Родину мне рассказали о трагической судьбе моей семьи и других евреев. Их всех расстреляли... Я поехал в Сызрань -- искать свою тетку. Документов у меня, естественно, не было. Я обратился в милицию. Вместо того, чтобы помочь, следователь, выслушав мою историю, посадил в камеру и приказал... подслушивать, кто что говорит. Я отказался. Тогда они подсадили "шестерку" ко мне. Он у меня выведал, что я был в оккупации, что видел, как немцы разбрасывали листовки. На его вопрос, что в них было написано, я честно ответил, мол, сын Сталина оказался в плену. Не мешкая, мне предъявили обвинение в оскорблении Вождя...

Суд приговорил меня к четырем годам лишения свободы. По этапу нас отправили в Мордовию. На той зоне, куда я попал, "бал правили" воры в законе. Они не работали, мало того, проигрывали в карты наш дневной паек (200 граммов хлеба). Потом меня отправили на другую зону. Там было немного легче -- не было "блатных". Я к тому времени сильно разболелся, меня госпитализировали. В больнице подружился с врачом, который вылечил меня и помог устроиться поваром на кухне. Я быстро научился готовить. Все бы хорошо, да меня снова направили на зону к "блатным". По дороге наша машина поломалась. Я умудрился сбежать. Пробрался в Пензу, забрался в поезд, идущий на Харьков. Уговорил машинистов взять меня с собой без документов. Правдами-неправдами добрался до Каменки. Сначала скрывался под фамилией своего двоюродного брата. А когда к нам наведались правоохранители, искавшие сбежавшего "преступника" (то есть меня), тетка уговорила пойти в милицию и чистосердечно признаться, мол, так и так, тогда по ошибке задержали. Я, глупый, так и сделал. Меня снова задержали, теперь уже за саботаж. Отправили на десять лет на Урал. Там мне пришлось работать поваром на зоне, где моего предшественника зэки сварили в котле. И снова повезло: я встретил на зоне "вора в законе", с которым познакомился еще в госпитале (где работал поваром и всегда приносил ему чего-нибудь перекусить). Ваня меня успокоил, мол, без моей подписи никого на этой зоне не трогают. Так я и выжил! Вернулся в Киев, где и живу по сей день".

-- Я считаю своим долгом сопровождать этих людей до тех пор, пока им нужна будет наша помощь, -- говорит Семен Фишелевич. -- Помните, слова Сэнт Экзюпери: "Мы в ответе за тех, кого приручили". Когда я понял, что Европа больше денег не выделит, стал искать в Украине. Пришел на телевидение, втайне надеясь, что хозяин телеканала -- человек не бедный -- сам вызовется помочь. Напрасно... Зато после передачи в Центр позвонила женщина. Она представилась помощницей одного известного в Киеве бизнесмена. Пришла, посмотрела. Потом приходила с женой этого бизнесмена, а потом они просто принесли пакет с деньгами, объяснив, что это часть семейного бюджета. Этих средств нам хватит, чтобы просуществовать еще месяц. Правда, бизнесмен обещал помогать и впредь.

Еще в древности кто-то сказал, что добродетель бывает двух видов: когда ты даешь, и твое имя известно, но гораздо более высокая добродетель -- когда помогаешь, не называя себя... Если такие люди живут среди нас, значит еще не все потеряно.