ПОД ЗАПРЕТОМ БЫЛИ КИТАЙСКИЙ ТАНЕЦ, ШНИТКЕ И ЕВТУШЕНКО

Радио давно уже неотъемлемая часть нашей жизни. Еще не так давно оно было основным источником информации. Намного мобильнее, чем телевидение, радио открывало публике новые имена исполнителей и песни, которые становились впоследствии популярными и любимыми.

В глубинке, где не было оперных театров и филармоний, люди могли слушать классическую музыку в записи лучших артистов -- отечественных и зарубежных. (Кому это все мешало?) Работа на радио считалась престижной. И мы, молодые "консерваторки", защитив дипломы, с удовольствием подписывали распределения в музыкальную редакцию Украинского радио ("Крещатик, 26"), уверенные, что "навороченные" темы наших дипломных работ послужат хорошим подспорьем.

Однако специфика радиожурналистики весьма своеобразна. Писать тексты нужно просто, не употребляя сложных терминов. Например, назвали коллеги передачу "Музыкальный камертон", и в результате почти никто из наших слушателей не мог понять, что это за слово такое. Редактор передачи, Александра Венедиктова, просто коллекционировала варианты названия из писем слушателей -- вышло около сорока, среди которых были: "гамардо", "кавертонг", "камердинер"...

Мессы и оратории Баха и Генделя 20 лет назад считались религиозной музыкой, в эфире не звучали. Один начальник как-то сказал: "А мы возьмем и размагнитим эти записи, чтоб вам неповадно было ставить их в концерты и чтоб не засорялась фонотека". К счастью, не успел: грянула перестройка. Тем не менее специфика вещания осталась практически прежней. Зимой запрещалось давать в эфир, скажем, романс "То было раннею весной", а вечером -- "Утро туманное". Ночью слушателей оберегали в концертах от арий и романсов, в которых звучали слова "смерть" и "могила" (не дай Боже, народ не заснет после этого!). Кто тогда мог себе представить, что всего через несколько лет по телевизору, на ночь глядя, станут показывать фильмы ужасов?

По поводу запретов -- отдельная история. Китайский танец из "Лебединого озера" был запрещенной музыкой, так как отношения с Китаем были не самыми лучшими. А когда в СССР началась антиалкогольная компания, из передач "вырезали" "Застольную" из оперы "Травиата" и дуэт Одарки и Карася из оперы "Запорожец за Дунаем". Ведь в первом влюбленные предлагают всем наполнить бокалы, а в последнем, герой "...випив чарочку -- не більш". Записи одного артиста нельзя было давать в эфир, потому что он отличился, как аморальный тип, другого -- потому что напился и попал в вытрезвитель. Третьего -- потому что венчался в церкви, а четвертого -- потому что уехал на ПМЖ за границу.

"ПОЗДРАВЬТЕ ЖЕНУ ПЕСНЕЙ "ВРАГИ СОЖГЛИ РОДНУЮ ХАТУ"

И, тем не менее, работать на радио всегда было весело. Чего стоили письма слушателей, их стихи и песни! Помнится такой шедевр, написанный суржиком. Куплет: "Комсомолець смелый впереди иде. Ленинское знамя гордо вин несе. Припев: "Я люблю дивчину у своим краю. Вона верно любыть землю трудову". Причем авторы этих поэтических жемчужин, во-первых, указывали, на мотивы каких популярных песен нужно петь стихи. Например: "Гулял по Уралу Чапаев-герой". Или, ни много ни мало, -- "Интернационал". А во-вторых, настоятельно требовали, чтоб эти творенья срочно передали в эфире, иначе шедевры отдадут композиторам ГДР или, того хуже, будут жаловаться самому товарищу Щербицкому. И жаловались, и, порой, добивались чего хотели.

Особая статья -- радиоконцерты по заявкам слушателей. Один трепетный супруг просил поздравить благоверную c ее профессиональным праздником песней "Враги сожгли родную хату". А другой, неверный муж, рассказывал душещипательную историю о том, что изменил своей жене "небагаточасовим, одним краткомоментальним строком" (орфография оригинала). Мол, хотел проверить: любит ли его она. Результат оказался плачевным. Жена покинула его и двоих детей. Так вот, нельзя ли по радио в день ее рождения передать задушевную песню, которая призывала бы к любви и добру и заставила ее вернуться? Юная девушка просила передать хорошую песню (характерный термин) для ее друга, который "отдает честь на страже родины". А старенькая бабушка хотела почаще слышать песню "Болят мои стары ноженьки на погодушку". ("Болят мои скоры ноженьки со походушки" -- хор из оперы "Евгений Онегин".) Эта песня была особо любима старушкой, страдающей "ревматизьмой".

Мало кто, наверное, знает, что основой знаменитой миниатюры "Кролики", которая дала название прославленному ныне дуэту Владимира Данильца и Владимира Моисеенко, стало подлинное интервью, взятое радиокорреспондентом у заведующего кроличьей фермой. Эта пленка "ходила" по всем редакциям, вызывая взрывы гомерического хохота и останавливая всю работу. Была она, на мой взгляд, гораздо смешнее сценического варианта, так как в результате не корреспондент научил кроликовода правильно произносить трудное слово, а наоборот, под воздействием кроликовода корреспондент стал говорить: "усвояемый" вместо "усваиваемый", "центер" вместо "центнер" и "мяско" вместо "мясо".

Радиожурналистика -- это своеобразный наркотик, от которого трудно отвыкнуть. Не зря сейчас в Объединении художественных программ НРКУ трудятся ветераны с сорокапятилетним стажем, которые, как и в молодые годы, исполнены творческого горения. Среди них суперпрофи -- режиссер Вера Витальевна ГОРБАТЮК и бывший заместитель главного редактора музыкальной редакции Клавдия Арсентьевна ВОЙТЕХ. В свое время они учили нас, молодых, уму-разуму (в смысле, как правильно писать и говорить в эфире). К их советам и сегодня прислушиваются те, кто по 25 лет работает на радио. А какие они истории рассказывают!

Вера Горбатюк: -- В 50--60 годы музыкальных фонограмм было очень мало, и классическая музыка (романсы, сонаты и сюиты) звучали в живом исполнении из концертной студии. А поскольку гонорары всем были нужны, артисты приходили в редакцию и предлагали свои услуги. Существовало фортепианное трио в составе: пианист Бенцион Щупак, скрипач Исаак Кушнир и виолончелист Василий Третяк. Руководитель коллектива Кушнир обычно подходил к тому или иному редактору и узнавал, не нужно ли в ближайшее время сыграть в эфире какое-либо сочинение Бетховена, Моцарта или украинского композитора. И на вопрос: "Сколько оно звучит?" (у каждой передачи определенное время звучания -- хронометраж) отвечал: "А сколько вам нужно?" Бывало и такое: только исполнители войдут в раж, а режиссер уже машет руками: мол, заканчивайте! Так они прямо из экспозиции, пропуская середину, переходили на финал и никто не замечал этого, кроме профессионалов, разумеется.

Как-то солист Киевского оперного театра тенор Василий Козерацкий пел романс. Первый куплет прошел благополучно. А во время второго он стал таращить глаза и лихорадочно шарить по карманам. Оказывается, певец забыл слова и искал шпаргалку. Не нашедши ее, он закончил романс на "ля-ля-ля". Дирижер и оркестранты чуть в обморок не упали. А вообще в прямом эфире частенько казусы случались: то муха влетит в студию и не переставая жужжит, кружась вокруг микрофона, то ведущий от скуки раскачивается-раскачивается на стуле, пока звучит музыка, а когда ему надо текст читать -- с грохотом падает на пол...

Вспоминаю случай, который произошел, когда тройка космонавтов, среди которых был наш украинец Павел Попович, находилась в космосе. И нам сообщили, что в такой-то день с восьми до девяти вечера они будут пролетать над Украиной. Решили сделать для них передачу -- но не просто так, а исполнить музыкальное произведение, им посвященное. На все про все у нас были ровно сутки. Сейчас невозможно себе представить, что в течение этого времени композитор и поэт могут написать ораторию, протяженностью в один час. А еще нужно было расписать партии для оркестра, хора и солистов, выучить их и записать на пленку. А потом -- смонтировать передачу с голосом Ады Роговцевой, которая у нас была звездой, говорящей с космонавтами. Стихи написал Виктор Бескоровайный, музыку -- Борис Буевский. Оркестранты и хористы, заглядывая друг другу через плечо, выписывали из единственной партитуры свои голоса и партии. Оператора монтажа нам дали очень обстоятельного. Она сводила на пленку все, что было записано, чрезвычайно добротно и медленно. В общем, мы поняли, что не успеваем. Подошло время эфира. Поставили на магнитофон первый рулон, началась передача, а вторая ее часть еще не готова! В аппаратной -- все начальство, все волнуются. Я тогда выгнала и председателя радиокомитета, и его заместителя, сняла туфли, кофточку и довела дело до конца. Потом нас еще часов до одиннадцати вечера не отпускали домой, ждали, какую оценку даст Москва. К счастью, все прошло благополучно. А случалось: творишь-творишь, записываешь оркестр, хор, солистов, а потом тебе говорят, что все пошло "в брак" и надо начинать сначала. Такое было, когда мы в 60-е годы записывали огромную музыкально-литературную композицию "Свадебный обряд".

"ВОЙТЕХ, НЕ СПОРЬТЕ С ЦК!"

Клавдия Войтех: Случались и совсем грустные истории, многие из них стали уже своеобразными легендами радио. Нам про это рассказывали старшие коллеги. Вот одна из них. Дело было еще до войны. Председателем радиокомитета тогда был Пономаренко. По радио передавали очередное постановление о "врагах народа". И вдруг после него звучит траурная музыка. Сразу "наверху" засуетились: как это могло случиться, кто это сделал? Оказывается, перед оглашением постановления шел обыкновенный концерт. Его продолжили ровно с того места, на котором остановили. И надо же, чтоб там оказалась часть сюиты Эдварда Грига к драме "Пер Гюнт", которая называется "Смерть Озе". Эта случайность дорого обошлась музыкальному редактору Софье Зосимовне Розенштейн. Ее не посадили в тюрьму, как все ожидали, а всего лишь понизили в должности.

В 1957 году был тоже запоминающийся случай. Тогда семь из одиннадцати членов политбюро выступили против Хрущева. Среди них был Ворошилов. И вот после того, как по радио передали сообщение об этой антипартийной группе, в очередном концерте прозвучала песня о красных кавалеристах, где есть слова "с нами Ворошилов -- первый красный офицер". Кто виноват? Конечно, редактор. И вот в ЦК на "ковер" вызывают всеми любимую Валентину Николаевну Щоголь, а также главного редактора музыкальной редакции и председателя радиокомитета. А все сотрудники сидели и с ужасом ждали: вернутся они или нет. Слава Богу, вернулись.

А в 60-е приехал к нам с авторским вечером популярный поэт Евгений Евтушенко. Он выступал в Октябрьском дворце. Мы с таким восторгом слушали его, записали концерт по трансляции. А потом главный редактор Анастасия Леонидовна Довженко собирает коллектив и перечисляет имена деятелей искусств, которых нельзя давать в эфир. (Тогда это частенько происходило.) И в списке -- Евтушенко. Когда я пыталась возразить, услышала: "Войтех, не спорьте с ЦК!" Это высказывание стало у нас пословицей...

Одно время попал в "черный список" и замечательный композитор (ныне уже покойный) Альфред Шнитке. И вот -- очередная прямая трансляция концерта фестиваля искусств "Киевская весна". Я -- редактор трансляции. Приехал Гидон Кремер. И первым номером его программы стояло произведение того самого Шнитке. Я, разумеется, чтоб не было нареканий от начальства, готовлю, как у нас это называлось, "резерв" -- то есть другое произведение, уже записанное на пленке. А "включиться" мы должны были в эфир со второго номера программы. И надо же было такому случиться, что Кремера сразу же вызвали на "бис". Поскольку никто не был к этому готов, запрещенный Шнитке тогда прозвучал в эфире! Я, вся на нервах, выскочила на улицу. Потом со страхом ожидала репрессий. Но все обошлось.

В.Г.: А как мы делали прямое включение с концерта на открытой площадке в Одессе! Диктор Елена Коваленко объявляет: "Включаем Одессу. Вы услышите выступление певца Леонида Сметанникова". Я вывожу микшер на магнитофоне -- и не слышу никакого пения, только собаки лают... Так они минуты две полаяли, и нам пришлось дать резервный концерт.

...Сейчас, конечно, другие времена, и о многих прежних запретах мы вспоминаем с улыбкой.