"В ОДЕССЕ ЕСТЬ ЧТО-ТО МЕТАФИЗИЧЕСКОЕ И НЕПОСТИЖИМОЕ, ЧТО ТЕБЯ ХРАНИТ"

Жил-был замечательный актер Николай Волков. На сцене и в кино он-то и на актера не был похож -- было ощущение, что он приглашен прямо из жизни. Даже шекспировские монологи произносил так,как-будто рассказывал случай из своей жизни. Как сказал о нем Валентин Гафт: "Волков ужасно подлинный". И так было славно, что в этой пестрой мировой театральной мозаике есть подобной органики актер. А как его обожали студенты! Он с ними не ощущал своего профессорства и времени. На днях его вдруг не стало...

Николаю Николаевичу часто снился один и тот же сон: старинный дом, где много-много дверей. Он открывает эти двери одну за другой -- снова и снова... В жизни актер всегда понимал, что постоянно нужно открывать новые двери и идти дальше. Последним местом его службы был знаменитый московский театр имени Маяковского. Туда он пришел в конце 1980-х. Ему там были очень рады как представителю когорты "уходящей натуры" актеров-интеллигентов. И каких бы героев он ни играл, они всегда несли этот отпечаток личного творческого знака качества. Возможно, это идет от его родителей, одесских актеров (его отца, тоже Николая Николаевича Волкова, мы помним как киношного Старика Хоттабыча). С детства и Волков-младший на генетическом уровне знал: театр -- это серьезно, что передалось и всем его четверым детям.

В кино ему не повезло ни на режиссеров, ни на роли. Кто-то из критиков даже сказал, что это просто не его жанр, хотя сам Николай Николаевич серьезно мечтал о конкретных киногероях: Пьере Безухове, Обломове, Чацком. И можно себе только представить, какие бы это были роли-события, так как он умел совершенно скупыми средствами: взглядом, своим неповторимым глухим, "волковским" голосом, даже особенной походкой создавать настроение и изюминку любого образа. И в небольших эпизодических ролях, без больших монологов, благодаря какому-то личностному магнетизму, этот актер незабываем. А еще он обладал необычно редким умением молчать. Именно это многозначительное молчание пригодилось ему в небольшой роли радиста Эдвина в "Семнадцати мгновениях весны", наполнило достоверностью и теплотой дешевый фильм "Женщина, которая поет" о будущей звезде Алле Пугачевой, создало гармонию в дуэте с Людмилой Гурченко в картине "Шаг навстречу". И только в последние годы жизни у него неожиданно "пошли" значительные киноработы. За одну из них в фильме "Луной был полон сад" он даже получил свои первые кинопремии на "Киношоке" и в Монте-Карло.

Но все же большая и лучшая часть его жизни связана с Театром на Малой Бронной времен режиссера Анатолия Эфроса -- "титул" "актера Эфроса" закрепился за ним до конца дней. Сам Волков мало и скупо рассказывал об Анатолии Васильевиче, говорил просто: "гениальный", "праздничный", "неповторимый", и считал, что выразить словами эфросовский театр, в которой он, Волков, был важной составляющей, слишком банально -- в этом можно только жить. Помню, еще студенткой театрального института, сидя на гениальных эфросовских репетициях (режиссер любил, когда у него в зале было много студентов -- сколько же театральных людей выросло на его репетициях-уроках!) обратила внимание, что постановщик и медлительный молчаливый Волков почти не разговаривали, лишь "бросались" как бы малозначимыми репликами. Но результат всегда радовал требовательного Эфроса. Именно там состоялись лучшие театральные работы Николая Волкова: в "Дон Жуане" Мольера, "Женитьбе" Гоголя, "Отелло" Шекспира, в "Месяце в деревне" Тургенева, "Тане" Арбузова.

С Николаем Николаевичем мы встретились в его гримерке театра имени Маяковского перед спектаклем "Чума на оба ваши дома" по Горину. Он был уставшим, астматически покашливал и непрерывно курил свою трубку, которая так ему шла. Отвечал неторопливо, с самоироничными интонациями. Потом пригласил на спектакль. После этой встречи у нас надолго осталось чувство покоя и какой-то очень человеческой гармонии. Не ушло это ощущение и после смерти актера.

-- Николай Николаевич, иногда, чтобы дать понять, что жизнь все-таки прекрасна и удивительна, Ее Величество Удача поворачивается к нам лицом. Было ли это в вашей жизни?

-- Конечно, это когда я работал на Малой Бронной, и к нам пришел Анатолий Васильевич Эфрос, потрясающий режиссер. Мы были, кстати сказать, на гастролях в Киеве, и там хорошо прошла его постановка "Платона Кречета" Корнейчука, где я играл Кречета, она даже записывалась у вас на телевидении. Вообще, чем был примечателен тот период, допустим, в театрах? Тем, что все было запретно, и все находили такой эзоповский способ высказывания. Получался забавный эффект: чем больше на театр давили, тем интересней он был. Никогда не забуду, как поступали с Эфросом. Его же бросали из театра в театр: сначала был в Детском, потом в Ленкоме, затем у нас, и везде скандалы и увольнения. А теперь -- времена, когда сказали: "Пожалуйста!" Вот тут-то у многих и зачесалось в затылке -- а как это? Кроме того, еще и очень много непонятного -- хаос, в котором тоже надо разобраться. Для молодых есть еще смысл подождать и надеяться на что-то. А вот такие, как я, в возрасте, уже вряд ли увидят времена, когда начнется ренессанс, в том числе и искусства.

-- Но, несмотря ни на какие времена, и Эфрос, и вы были ренессансны в своем творчестве. Судя по всему, вы выросли на подмостках театра?

-- Да, родители -- актеры, отец работал в Одесском театре имени Иванова, какое-то время в Театре Советской Армии. А я с детства очень любил рисовать, и поэтому всем казалось, что моя стезя -- это судьба художника. Я поступил в художественное училище, проучился пять лет, но там со мной случился такой психологический сдвиг. Я вдруг почувствовал, что эта среда мне чужеродна буквально визуально: вот эти стулья, лица -- такое там было все угрюмое. А приходя домой, я видел веселую, замечательную, обаятельную жизнь -- всегда в гостях у нас была масса народа, и все было интересно и живо. И вдруг я почувствовал, что меня буквально это гложет, как будто тоска какая-то и ностальгия, почему я и рванул в Москву. И сразу поступил в Щукинское училище. Хотя со временем понял замечательное выражение "хорошо там, где нас нет". Я приезжаю к маме в Одессу, а там мои дружочки и масса сокурсников-художников. Прихожу в их мастерские на чердаке или в сарае и думаю: "Вот, оказывается, где моя среда! Что ж такое, куда же меня черт дернул? Вот же мой мир -- на чердаке с окошечком на море. Какая красота! Диванчик стоит -- пописал бы красками, прилег на диванчик, потом снова рисуй. Нет этой суеты театральной -- суматохи сумасшедшего дома". Но, конечно же, все это только иллюзия.

-- А существует в Москве одесское землячество?

-- Нет, но мы всегда страшно радуемся, когда вдруг узнаем, что этот человек из Одессы, и мгновенно возникают родственные чувства.

"ЕСЛИ ЧУВСТВУЕШЬ ТРУДНОСТИ -- МЕНЯЙ ПРОФЕССИЮ"

-- Вас, надо полагать, назвали в честь отца. В вашем доме почитаются традиции?

-- А как же, у меня трое сыновей, один -- тоже Николай Николаевич, он уже пятый в нашем роду -- был еще дед, прадед и прапрадед.

-- А ваш отец хотел, чтобы вы стали актером?

-- Он опасался этого, и я ему позже говорил: "Папа, ты не нашел серьезных аргументов, когда меня отговаривал, чтобы я не ходил туда".

-- А вы потом бросили рисовать?

-- Как бросить? Но я злюсь на себя, когда начинаю рисовать, потому что артистам и художникам своему делу нужно полностью отдаваться. Когда руки, техника забыли азы, когда тебе хотелось бы сделать что-то, а ты не умеешь руками -- это злит, и ты бросаешь, но хочется.

-- Вы с юности играли в кино. Что ближе или интересней -- кино или театр?

-- Ну, конечно же, театр. Разве можно сравнивать? А кто-то другой из актеров может сказать противоположное -- это как сложится жизнь. В кино у меня сложилась нехорошо, никогда не был собой удовлетворен. В театре совсем другое чувство: когда ты оказываешься на сцене, то уже порываешь с режиссером, ты уже как бы начинаешь принадлежать самому себе. Вот как сыграешь -- так и будет. Даже возникает чувство, что ты в какой-то степени художник. А в кино ты знаешь, что тебя "наштопают" с разных сторон, кусочками нахватают, а потом к тому как они там сложат, ты уже не имеешь никакого отношения. Там даже посредственный актер может выглядеть замечательным, и наоборот. Кроме того, мне как-то не случилось работать с режиссером, с которым бы сразу понравилось, и работа бы пошла в удовольствие. А работа и искусство -- вещи несовместимые. Так как удовольствие от работы должно перекрыть сам труд, затраченный на то, чтобы что-то получилось. Мне кажется, если ты чувствуешь какую-то трудность -- меняй профессию.

-- Николай Николаевич, в вашем досье отмечено, что вы с 1956 по 1958 год работали в Одессе на телевидении помощником режиссера. Было такое?

-- Да, я в каком-то смысле один из родоначальников одесского телевидения.

-- Тогда еще не было видеозаписи, только живой эфир, живой нерв?

-- Более чем живой. Студий не было, а снимали в институте связи. Комната маленькая, самодеятельная камера стояла на чугунных рельсах всего-навсего метра три, осветительные приборы, которые нам отдала кинофабрика (так тогда, кажется, называлась киностудия). Приборы были уже негодные и не светили, а только грели -- там жара стояла градусов 70, представляете? Зрители нам присылали негодующие письма, какие мы негодяи, что ничего не видно.

-- Вы много преподаете, ставите для молодых спектакли, чему вы хотите научить своих студентов?

-- Ну, для этого нужно несколько вечеров, чтобы это рассказать. Мне все время кажется, что когда молодой артист приходит в театр -- он беспомощен. В том смысле, что если он окажется в руках не очень толкового режиссера, а таких 99% (так как настоящих, хороших режиссеров совсем мало), то не сможет сам развиваться. Вот эти четыре года обучения в институте у них очень вольготная жизнь, как будто еще много можно будет учиться, поэтому я пытаюсь провоцировать и ускорять этот процесс прямо с первого курса. Кроме этих прихлопываний и притоптываний надо сразу учить профессии, чтобы они не потерялись в театре и сразу о себе заявили, угадывая, что нужно для роли. Я пытаюсь в этом, как могу, им помочь.

"ПУГАЧЕВА МНЕ ТОГДА ОЧЕНЬ НРАВИЛАСЬ, И Я ХОТЕЛ БЫТЬ ПОЛЕЗНЫМ"

-- Чем занимаются ваши сыновья?

-- Самый старший был актером, работал с гениальным клоуном-мимом Полуниным, а теперь занялся кинорежиссурой (сын Николая Николаевича и известной актрисы Ольги Волковой. -- Авт.). Средний тоже актер, есть еще младшие -- дочь и сын. Боюсь, эти двое тоже попрутся в артисты.

-- "Попрутся" -- это хорошо сказано, с иронией. Николай Николаевич, а есть все же киноработы, которые удались?

-- Да, есть одна, в которой я сам себе нравился. Вы, наверное, этот фильм не знаете, он, по-моему, один раз прошел. Это был сериал "Город над головой" об истории метростроения, где у меня была главная роль инженера, которому и поручили строить в Москве метро. Вот там что-то получилось.

-- Если я сейчас вспомню фильм "Женщина, которая поет", то могу предположить ваш ответ...

-- Там ничего такого значительного для себя я не видел, но меня уговаривали сыграть. И тут я узнал, что предлагали эту роль (композитора. -- Авт.) очень известным артистам, и они отказывались -- не желали оказаться как бы в положении подыгрывающим звезде, считая для себя это унизительным. А меня это почему-то разозлило, так как Пугачева мне тогда очень нравилась, и я хотел быть полезным. Это был период, когда она начинала. Такая сила, мощность -- это редко бывает. К сожалению, сегодня Алла, кроме знаков восхищения и одобрения, мне кажется, ничего не слышит. Ее репертуар мог бы быть значительнее и интересней. И вообще, ее творчество могло бы развиваться в другую сторону.

-- Есть роли, которые бы хотелось еще сыграть?

-- Знаете, все молодые актеры традиционно мечтают о Гамлете. Меня почему-то не коснулась эта зараза. А вот сейчас, я думаю, было бы интересно это сделать, но, к сожалению, я уже не могу...

-- А вы с годами вспоминаете Одессу?

-- И не только с годами -- это всегда остается в душе. Конечно же, место, где мы родились, выросли и где проходила часть нашей жизни, делается родственным. Но думаю, что в Одессе есть еще и что-то другое: такое метафизическое, непостижимое, что тебя хранит, дает силы даже в самые тяжелые дни и часы...

P.S. В четверг, 13 ноября после отпевания в Церкви Всех Скорбящих Радости на Большой Ордынке состоялось прощание с Николаем Волковым в Театре им. Маяковского. Похоронили актера на Введенском кладбище в Москве (newsru.com).