ПЕСНЮ "ЧУЄШ, МАМО" НАЗАРИЙ ЯРЕМЧУК СПЕЛ НАПЕРЕКОР ХУДСОВЕТУ

Александр ЗЛОТНИК -- представитель уходящего класса украинской интеллигенции. Он не из тех, кто пробивался к вершине славы локтями или интригами. И вообще, имя Злотника чаще всего используется в связке с числительным "первый"...

"ОПРОВЕРГНУТЬ СПЛЕТНЮ ПРИ СОВЕТСКОЙ ВЛАСТИ БЫЛО НЕВОЗМОЖНО"

-- Александр Иосифович, сколько вы написали песен, и какие из них особенно дороги?

-- Знаете, года два назад вышел на тысячу -- и перестал считать. Каждая песня по-своему дорога, у каждой своя история. Например, "Чуєш, мамо". Это было в начале 80-х. Назарий Яремчук очень хотел спеть песню о матери -- его мама умерла, когда Назарию было около 14 лет. Я начал писать, и очень быстро родилась мелодия припева, а запев не пошел. И стихов еще не было. Назарий как-то звонит: "Саша, приезжай, на рыбалку съездим -- может, вдохновение появится?" Я приехал к нему, мы замечательно провели время, полазили по горам, порыбачили -- и к вечеру песня уже была. Назарий так спешил ее спеть, что сам написал стихи. Мы подали песню на худсовет в музыкальную редакцию Украинского радио. Песню не приняли. Но Назарий заявил, что все равно будет петь ее. И в концерте к 8 Марта в Октябрьском Дворце в присутствии правительства (тогда был первым секретарем ЦК Украины Владимир Щербицкий) впервые ее спел. Программу снимало телевидение, записывало радио. Я потом сказал главному редактору, что Щербицкий аплодировал -- ему песня понравилась. Стецюк говорит: "Хорошо, возьмем ее как "разовую" запись". А стихи должен был писать Юрий Рыбчинский. У него в то время были не очень хорошие отношения с Михаилом Ткачом, и Юра сказал: "Отрываю от сердца, отдай Ткачу -- пускай напишет стихи". Михаил написал действительно яркие красивые стихи. С его словами песня и пошла в жизнь. А через год-полтора Назарий мне вдруг сообщает: "Мы сделали свое дело! У нас в селе под Вижницей (там родился Назарий) жил девяностолетний старец, настоящий мудрец. Так вот, когда он умирал, его последнее желание было: "Заспівайте мені пісню "Чуєш, мамо"...

-- Вы стояли у истоков карьеры многих сегодняшних звезд. В свое время "зажигали" трио Мареничей...

-- Это было в конце 70-х. Поэт Виктор Герасимов (главный редактор музыкальных программ Украинского телевидения) мне сказал: "Обрати внимание на это трио". Я послушал -- действительно, в них было что-то необычное. Какая-то совершенная простота, даже примитивная, но, с другой стороны, какое-то завораживающее звучание. Потом уже понял, что этот эффект создавало уникальное слияние голосов родных сестер, Светланы и Антонины. Когда они начинали петь, казалось, что воздух колышется...

Первой нашей совместной работой была песня "Маки червоні" на стихи Виктора Герасимова. Ее уже исполнял ансамбль "Мальви". Когда мы с Володей Ивасюком послушали ее в программе Татьяны Коршиловой (а мы часто обсуждали свои песни, обменивались мнениями -- мы ведь вместе в интернате при Школе им. Лысенко учились, с тех пор дружили), он сказал: "Мальви" сделали песню агрессивной, вот если бы ее "Мареничи" спели... Встретились мы с Мареничами в гостинице "Москва", я отдал ноты. Через месяц мне показали готовую песню. Это была первая авторская песня в их репертуаре, с тех пор моих песен они спели больше десятка. Потом была поездка в Америку и Канаду. А вскоре поползли совершенно фантастические сплетни об их эмиграции...

-- Что же произошло тогда на самом деле?

-- Первая их ошибка была в том, что Мареничи не поехали в Москву на концерт, посвященный 50-летию поэта Роберта Рождественского. Там были все звезды: Сенчина, Пьеха, Кобзон, Лещенко... Не было только Аллы Пугачевой и Софии Ротару. Мареничи должны были исполнять на русском языке мои песни на стихи Рождественского. Ему очень нравилось, как они поют. В день концерта главный редактор музыкальных программ ЦТ Черкасов спрашивает меня: "Саш, ну где же твои Мареничи?" А я -- в полушоковом состоянии, потому что они мне уже сообщили, что решили петь только на украинском языке, поэтому в Москву не приедут. Слава Богу, тогда в Москве был такой ансамбль "Оризонт", в репертуаре которого была моя песня на стихи Роберта.

А дальше появилась сплетня о том, что Мареничи эмигрировали в Канаду. На самом деле они к тому времени были всего-то один раз в Польше и один раз в Югославии. Просто произошла такая нехорошая история. Их администратор Петро Вовчук в телефонном разговоре не понял, что коллектив приглашают на концерт для областного партактива в Ивано-Франковске (он думал, что беседует с администратором местной филармонии, с которым можно было по-свойски обсудить, сколько надо доплатить артистам). И когда завотделом управления культуры при обкоме партии услышал, что гонорар в 14 руб. 50 коп. Мареничей не устраивает, очень возмутился. А Мареничи тогда собирали по три полных стадиона в день, по три полных дворца -- их доходность была фантастической! Поэтому им доплачивали негласно, вкладывая в конвертик по 100 рублей. Сейчас об этом даже смешно говорить, любой артист спокойно заявляет: "Я стою столько-то тысяч у.е". В общем, этот чиновник тут же доложил "первому", тот позвонил министру -- и пошло-поехало. Мареничам припомнили их отказ участвовать в правительственном концерте, на котором присутствовал сам Щербицкий. Он очень любил Мареничей и попросил тогда лично у Шарварко шесть билетов. Тоня была больна, и Мареничи решили не выступать, заявив, что поют только "вживую". Покойный Борис Георгиевич, бедный, тогда чуть с ума не сошел: погнал свою "Волгу" в Луцк, чтобы привезти Мареничей в Киев -- только чтобы они вышли на сцену. Водитель стучал в двери, ему не открыли... Это был первый "зуб" на Мареничей. А после второго было принято негласное решение: закрыть Мареничам гастроли, чтобы они выступали только в Волынской области, и "снять" с эфира. После того, как они звучали чуть ли не из каждого утюга -- вдруг хлоп! И нет... Когда Валера узнал, что произошло, сказал Вовчуку: мол, какие деньги? "Шефняк" надо было давать! А тот стал в позу: "Ах, так? Я столько для вас сделал! Ну подождите..." Собрал всех знакомых филармонических администраторов и рассказал им "по секрету", что Мареничи уезжают за границу через Польшу. Это была элементарная сплетня. Если мне даже Роберт Рождественский звонил из Москвы, спрашивал: "Саша, а это правда, что Мареничи эмигрируют в Канаду?" И самое ужасное -- при советской власти опровергнуть такую сплетню было невозможно. А меня ведь тоже чуть не "прикрыли", снимали мои песни с эфира -- после того, как на меня написал один коллега кляузу в КГБ о том, что я собираюсь эмигрировать...

И только недавно с Мареничей сняли этот запрет на гастроли дальше чем по Волынской области! Буквально год назад им дали звания народных артистов. И живут они все в той же трехкомнатной квартире в Луцке, втроем -- у каждого по комнате. Такая сложная судьба. А ведь они, по сути, сделали из народной песни эстрадный шлягер: "Несе Галя воду" пели во всех компаниях и кабаках -- при том, что Тоня и Света -- россиянки, они родом с Волги.

"ЕСЛИ ИСКУССТВО НАЦИОНАЛЬНО, ОНО ВЕЧНО"

-- Я читала, что вы занимались даже рок-музыкой...

-- Да, еще студентом Киевской консерватории я руководил разными коллективами. Помню, Володя Кудрявцев заведовал клубом в политехникуме связи на Леонтовича и взял меня туда. Там учились студенты из Африки, и я думал, что сделаю хороший коллектив -- они-то должны быть с хорошим чувством ритма, со слухом. Прослушал человек 15, и с трудом одного удалось поставить на маракасы. Все. Так я понял, чем отличаются африканская и афро-американская культуры. После окончания консерватории я отслужил в армии, стал преподавать в пединституте. У меня уже было несколько коллективов, один из них -- в Доме ученых. Именно тогда я написал свою первую песню. Мне было 25, песня называлась "Белая береза" -- сейчас я с улыбкой смотрю на этот опус, который до сих пор помню наизусть. Потом были ансамбли "Статус", "Арена"... Я тогда очень увлекался тяжелым роком, много читал, даже выступал с лекциями в школах.

А история с "Битлз"! На дворе где-то так 1967 год. Я на втором курсе консерватории. Мы с друзьями, студентами театрального и художественного, часто собирались в кафе "Мрія" на Леонтовича и проводили разные вечера (слушали музыку, смотрели черно-белые диснеевские мультики). За рубль там можно было купить бутылку сухого вина, два кофе и два пирожных и посидеть с девушкой. Нам дико нравились "Битлз", и я решил устроить концерт. Долго думал, как же это сделать. И вспомнил, что марксистско-ленинская теория гласит: "если искусство глубоконационально, оно будет жить вечно". Вот и ключик! Я взял перефотографированные ноты "Битлз" (настоящие достать было нереально), переписал их без текста. Потом переписал грузинскую песню, украинский духовный концерт и английские баллады. Пригласил профессоров кафедры теории музыки, второго секретаря Ленинского райкома комсомола, молодежь (а музыканты с репертуаром "Битлз" уже были "заряжены"). Ученые мужи и дамы посмотрели ноты: "Да, это глубоконациональная музыка". Я говорю: "Слышали, что говорят специалисты? А что сказал Ленин (зачитываю цитату, том такой-то)? А теперь смотрите: это -- музыка "Битлз". Поскольку она глубоконациональна, значит, принадлежит народу. Ребята, выходите"! Музыканты начали играть. Все прошло "на ура". Я тогда искренне верил, что эта музыка объединит людей всего мира. Идеалист!..

-- Это была практически революция. А какая последовала реакция?

-- Фантастическая! Правда, мне за это ничего не было. Только десять лет назад я узнал, что второму секретарю райкома комсомола тогда вынесли "строгача" и она чудом осталась на работе. В конце 80-х я возглавлял оргкомитет фестиваля "Голосеево". Мы впервые дали возможность выступить на сцене "ВВ", вытащили из Львова "Братьев Гадюкиных", показались группы "Квартира 50", "Перрон", "Кому вниз". Андрею Середе я сказал: "Ребята, попробуйте петь на украинском языке -- у вас классная мелодика, голосоведение..." И на первой "Червоной руте" они выдали "Коліївщину"! Это был переворот в сознании. В то время я много ездил, делал программы с разными коллективами. Сейчас ребята разлетелись по свету: кто в Канаде, кто в Америке, кто в России...

-- А вам никогда не приходило в голову уехать?

-- Нет. Предложений было очень много. Когда был в Канаде, мне говорили: "Оставайся, мы тебе поможем". Я ведь в 1990 году там прожил два месяца. Мы приехали с Мареничами, они отправились концертировать по Америке, а я остался в Канаде зарабатывать деньги на обратную дорогу. Я писал тогда хоры, песни, инструментальную музыку -- ко мне стояла очередь из канадских коллективов. Организовали мой авторский концерт, выпустили первую аудиокассету, в Нью-Йорке состоялась премьера моего Концерта для оркестра. Украинская диаспора поддержала меня, и я уехал оттуда состоятельным человеком.
-- О вашей дружбе с Иосифом Кобзоном ходят легенды.

-- Все началось с того самого вечера Рождественского. После концерта был банкет у него дома. Собрались все -- и Птичкин, и Фрадкин, и Фельцман, и Шаинский, и Женя Мартынов, и Жора Мовсесян, и Дод Тухманов, и Пахмутова -- квартира была громадная (теперь это улица Тверская). Роберт позволил себе тогда "взрослую" бутылку "Российской", несмотря на запреты врачей. Он сказал мне: "Надо хотя бы раз в году встречать рассвет -- тогда ты живешь полноценной жизнью". Где-то около шести утра жена Роберта, Алла Борисовна, подвела нас с Иосифом друг к другу и сказала: "Такие парни должны быть друзьями на всю жизнь". После этого компания из шести человек уселась в "Жигули", Иосиф сел за руль, и мы отправились к Свете Моргуновой кушать борщ. А в половине одиннадцатого утра у него была запись. Он записал четыре песни, потом мы пообедали вместе, и он проводил меня в Киев...

А ведь первое собственное жилье я получил в 41 год благодаря Иосифу Кобзону. Мы разговаривали как-то о квартирных делах, и он спросил: "А у тебя что?" Я говорю: "Все прекрасно, снимаю однокомнатную квартиру в центре". -- "Ты что?! Блин, мы говорим столько лет о чем угодно, а самого главного ты не сказал -- что тебе жить негде!" Встретился с Масолом, со Згурским (тогдашним мэром) и пробил мне двухкомнатную квартиру на Воровского.

Где-то в конце 70-х я написал музыку к трехсерийному фильму "Взять живым", который на Одесской киностудии снял режиссер Карпов. Там было пять баллад на стихи Григория Поженяна. Я позвонил Иосифу: "Можешь приехать в Одессу и записать песни?" Он отвечает: "Нет вопросов" (а перед этим он уже пел мои песни). Отработал концерты в Ялте, сел на пароход, пришел на нем в Одессу. Как я понимаю, не спал всю ночь -- там была хорошая компания, это в его стиле. Вышел он в Одессе, и мы сразу же поехали на киностудию. Была суббота, Иосиф отказался от нескольких выступлений (он тогда делал "чёс" по 3-4 концерта в день), конечно, в деньгах что-то потерял. Запись длилась с половины второго почти до 10 вечера. У Иосифа был насморк (моя жена Оля, помню, бегала за каплями в нос). За все время он присел один раз -- выкурил сигарету. И после каждого дубля меня спрашивал: "Саша, тебе так нравится? Нет? Переписываем!" Ему выписали за запись, как народному артисту, 187 рублей -- сумасшедший гонорар! И сразу же выдали. "Извините, я деньги не возьму: запись еще не сделана, -- сказал Иосиф и положил деньги на рояль. -- Закончу, тогда и возьму". Закончили мы работать. Он берет эти деньги и говорит: "Так. Это -- всем, кто работал: звукорежиссерам, операторам. Выпейте за хорошую музыку, чтобы фильм вышел и жил долго". Мне стало неловко, я полез в карман и достал 50 рублей. Он мне: "Саша, не понял: что, мало? Так я добавлю! И -- закончили, это мое право, как гонораром распорядиться". Надо знать Кобзона!

Как-то недавно я встречал Кобзона в аэропорту "Жуляны", и по НТВ показывали "Взять живым". И вдруг звучит песня. Я говорю: "Иосиф, смотри: тот самый фильм". Он за голову схватился: "Это ж сколько лет прошло!"...