В РОСПИСЯХ КИЕВСКИХ ХРАМОВ ХУДОЖНИКИ ЗАПЕЧАТЛЕЛИ ЛЮБИМЫХ

Одна из интереснейших страниц в истории настенных росписей в киевских церквах -- женские образы. Многие из них имели реальных прототипов -- во все времена живописцев вдохновляли дамы сердца, пассии, жены...

...КАК СУПРУГА САША НА КРЫЛЬЦЕ

Самое сильное впечатление на посетителя, впервые пришедшего во Владимирский собор в Киеве, производит запрестольное изображение Богоматери. В мерцающем золотом полусвете, на легких облаках она неторопливо идет навстречу людям -- Царица Небесная, несущая грешному миру своего Сына. При взгляде на этот необыкновенный лик, на полные сердечной скорби большие карие глаза, наверное, замирает сердце даже у ярого атеиста...

История этого собора вообще необычна. Храм заложили в 1859 году на средства, собранные по подписке. Когда стали класть главный купол, сооружение дало трещины, и до 1876 года недостроенный собор простоял "на испытании." После того, как в Киев приехал царь, сооружение наспех достроили. В начале 90-х годов для внутренней отделки храма был приглашен профессор Адриан Прахов, один из больших знатоков византийского искусства. Он, в свою очередь, уговорил участвовать в росписях известного мастера Виктора Васнецова. Этот художник считал главной своей работой храмовую живопись, а Владимирский собор давал возможность реализовать давнишнюю мечту.

Сын священника, Виктор Михайлович был прав: в то время народ ходил в церковь чаще, нежели в музеи. Зато в советское время "широкие массы трудящихся" Васнецова знали только как автора "Аленушки" и "Трех богатырей". Кстати, он не сразу согласился работать в Киеве -- не был уверен в своих силах. Каждый христианский народ изображает Богоматерь так, что она становится родной именно ему. Васнецов считал, что простому человеку нужна утешительница, заступница. Младенца живописцы тоже писали по-разному. К примеру, у Рафаэля -- это совсем дитя неразумное, у Леонардо да Винчи наоборот -- ребенок смотрит уж очень взросло. В лице у матери ласка и счастье, а у младенца -- тяжелый предначертанный путь. А как же надо? Васнецов не мог найти ответа и отказал Прахову.

После разговора с профессором художник уехал на дачу. Был чудесный весенний вечер, солнце клонилось к закату. На крыльцо вышла жена Виктора Михайловича, Александра. На руках она держала их первенца Мишу. Всплеснул малыш ручонками, как это только дети умеют делать, весь вывернулся, потянулся к солнцу, птицам... Посмотрев на дорогих ему людей, художник вдруг представил, как можно было бы написать центральную фигуру Божьей Матери. "Вот что людям нужно!" -- решил Васнецов, схватив карандаш и бумагу. В тот же день он послал телеграмму Прахову: "Оставьте работу за мной."

ТЫ НЕ РАФАЭЛЬ...

Расписать одному огромные стены собора мастеру было не под силу. Однако контуры наносил он сам, помощники делали подмалевки, заканчивал каждую фигуру Виктор Михайлович. Центральный же образ Богоматери художник писал самолично в течение двух лет. Увидев впервые его работу, жена, Александра Владимировна, остановилась в смущении и нерешительности. "Вот оно, наше счастье, Саша, -- сказал Васнецов, -- Бог и тут нас соединил..."

Он писал своих святых с обычных людей, ему позировали даже киевские актеры и актрисы -- Васнецов не мог работать без натуры. Кстати, при создании известной картины "Иван-царевич на сером волке" (он писал ее в киевской мастерской на улице Владимирской) к нему приводили настоящего зверя.

Поначалу за росписи Владимирского собора Виктора Михайловича называли чуть ли не русским Рафаэлем. Позже стали критиковать, обвиняя в фальши, писали, что его сюжеты лучше смотрятся на конфетных коробках, чем на стенах храма. Лучший критерий оценки в искусстве -- время. Конечно, с Рафаэлем живописца теперь никто не сравнивает, однако, всматриваясь в лицо васнецовской Богоматери, невозможно не заметить, с какой любовью и истинной верой выписывала его рука мастера.

Виктор Михайлович прожил со своей многочисленной семьей ( у него было четверо детей) в Киеве почти 11 лет -- столько же он расписывал стены собора. Собор отапливался плохо, Васнецов часто болел, несколько раз падал с лесов и однажды чуть не разбился. Художник проделал титаническую работу, имел сложности в отношениях с духовенством, а за свой труд получил ничтожную сумму. Если бы он не продал известному меценату Третьякову "Ивана-царевича", то не смог бы рассчитаться с долгами...

"НЕ ХОТИМ МОЛИТЬСЯ НА ЛЕЛЬКУ!"

Московский художник Михаил Нестеров начал свои работы во Владимирском соборе в 23 года. Когда Адриан Прахов увидел его картины, понял, что именно этому молодому живописцу, помимо мэтра, будут под силу храмовые росписи. А так как Нестеров высоко ценил Васнецова, мечтая работать с ним, то, счастливый и окрыленный, он согласился ехать в Киев. Поначалу очень подражал Виктору Михайловичу, стараясь "под него" писать своих святых в византийском стиле, и это обеспечило его работам успех у "отцов" собора -- комитета, руководившего росписями.

Но вот очередь дошла до изображения Варвары-великомученицы на иконостасе дьяконика, и у художника возникли трения с комитетом. С образом этой святой связана одна из историй раннего христианства. "Христовой невесте" Варваре отрубили голову по приказу ее отца, ярого язычника, возненавидевшего дочь за любовь к Спасителю. В первоначальном эскизе он изобразил ее на коленях, рядом лежал меч, а на голову нисходил мученический венец. Однако на заседании комитета композицию раскритиковали, требуя сделать фигуру стоячей, убрать венец и прочее.

Приступая к новому эскизу, Михаил Васильевич решил идти от живого, дорогого ему человеческого лица. На одном из рисунков, изображающем голову девушки с некрасивым, но внутренне прекрасным лицом, с густыми темными волосами и лучистыми глазами, устремленными ввысь, есть надпись : "Е.А.Прахова". О дочери Прахова, Елене Адриановне, Нестеров писал своему другу: "Это прекрасная девушка, с которой я взял тип своей великомученицы Варвары, и был недалек от того, чтобы связать ее судьбу со своей". Правда, этим отношениям не суждено было перерасти в нечто большее. Удивительно, но и с образом великомученицы у художника с самого начала не заладилось.

Карандашный рисунок Праховой -- первый эскиз головы "Варвары". Нестеров отдался работе с радостным увлечением. Не прошло и месяца, как она была закончена. Вскоре он написал отцу: "Думаю, это мой лучший образ в соборе..." Однако члены комитета были другого мнения. Они обвинили живописца в забвении православных догм и византийских канонов, в том, что вместо иконы св. Варвары он написал портрет Елены Праховой. Ко всему еще в собор пожаловала сама генерал-губернаторша, графиня Игнатьева (в будущем -- хозяйка известного черносотенного салона эпохи 1905 года). Увидев эскиз, сопровождающие ее дамы узнали модель и подняли истерический крик: "Не будем молиться на Лельку Прахову!"

Для Нестерова это было ударом. С огромным трудом Васнецову удалось уговорить его переписать работу. "Конечно, голова Варвары после этого потеряла то, что меня в ней радовало, -- сокрушался удрученный художник. --Это была самая крупная неприятность, какую я имел за время росписи Владимирского собора." И тем не менее, в киевской Варваре осталась таки девичья чистота и трогательность модели, которая так очаровала молодого художника. Зайдите в собор и внимательно посмотрите: изображение великомученицы Варвары выпадает из общего ряда святых.

Кстати, чтобы вознаградить себя за горечь насилия над любимым детищем, Нестеров решил написать картину по первоначальному замыслу "Варвары". Ему хотелось хотя бы таким образом отомстить киевским "судьям". Мастер расцветил и усилил сцену: усеченная голова Варвары лежала на земле, широко раскрытые глаза смотрели на небо, а коленопреклоненное тело в белых одеждах еще продолжало простирать руки навстречу мученическому венцу.

Реванш был взят, но судьба очередной "Варвары" сложилась еще драматичнее. Над картиной (она называлась "Чудо") Михаил Васильевич работал на протяжении... двадцати семи лет. В конце концов взыскательный автор вынес плоду своих нелегких трудов обвинительный приговор -- полотно было уничтожено.

НАПИСАЛ БОГОРОДИЦУ С КРИКУХИ...

Особый комитет, который руководил работами во Владимирском соборе, состоял из вице-губернатора, профессоров Духовной академии, чиновников и протопопов. Любые сюжеты или композиции проходили бдительную цензуру. Вице-губернатор Баумгартен, сентиментальный немец, был "глух" ко всему народному, за ним стояли еще более "глухие и слепые" -- генерал-губернатор Игнатьев со своей супругой. Члены от Духовной Академии подозрительно относились к "затеям" художников, и даже киевский митрополит Иоанникий был настроен против нововведений в церковно-живописной традиции.

Замечательному мастеру Михаилу Врубелю не посчастливилось воплотить свою мечту в храме, хотя именно ему первому была предложена эта работа. На стенах собора остались лишь написанные живописцем великолепные орнаменты, так как комитет отверг его неповторимые эскизы -- "Надгробный плач" и "Воскресение". Неуравновешенность Врубеля и настораживающие Прахова слишком близкие отношения художника с женой профессора, Эмилией Львовной, привели к тому, что в результате Михаилу Врубелю достались лишь орнаменты. Его имя даже забыли упомянуть на аннотационной доске, находящейся внутри собора.

Зато стены Кирилловской церкви в Киеве, которая расписывалась раньше Владимирского собора, по сей день хранят творения гениального живописца. Больше всего поражает изображение Богородицы на мраморном иконостасе. В лице не очень юной женщины чувствуется сильная напряженность, граничащая даже с экзальтацией.
Художник поначалу сделал несколько подготовительных работ. И почти на всех явно проступали черты Эмилии Львовны. Во время знакомства с Врубелем Эмилии было 34 года, она имела троих детей, правда, была еще очень хороша собой. 28-летний Врубель познакомился с Праховыми и очень увлекся этой женщиной.

Впечатлительный художник был буквально околдован своеобразной внешностью Эмилии Львовны. Потрясающие огромные темно-васильковые глаза, красиво очерченный чувственный рот с пухлыми губами... Как ни странно, но это необычное лицо показалось ему подходящим для образа Богородицы. Когда один из его знакомых увидел эскиз, то моментально узнал прототип. "Вы дали этой даме другое выражение, -- сказал гость, -- в натуре это неудержимая крикуха, а у вас -- кроткое, тихое выражение..." Однако мастер видел любимую именно такой и ответил: "Нет, она не крикуха, это вы ее не знаете..."

Праховой, конечно, льстило поклонение молодого незаурядного художника, отличного собеседника и преданного друга. Однако своенравную профессоршу не пронзило это вспыхнувшее чувство -- она была покорена талантом живописца, но не могла ответить ему взаимностью как мужчине. Любовь Врубеля осталась безответной... Известно также, что когда художник уехал в Венецию, для написания Богоматери ему позировала еще одна модель -- в образе есть черты неизвестной итальянки. Однако благоговейное отношение к Эмилии Львовне навсегда наложило отпечаток на удивительное по воздействию лицо врубелевской Богородицы.