"ПОСЛЕ ОБСТРЕЛА ОТ КАССЕТЫ МОЕЙ КИНОКАМЕРЫ ОСТАЛАСЬ ЛИШЬ ИЗОГНУТАЯ ПЛАСТИНКА..."

(Окончание. Начало в N34 от 16 февраля)

Продолжаем публикацию записок военного корреспондента, побывавшего на афганской войне. Здесь -- рассказ о первом бое, о так и не полученном ордене, о том, с какими чувствами покидали наши бойцы ту суровую землю...

23 апреля 1988 года

Кандагарский аэропорт -- уникальный по своей красоте и архитектуре, построенный в 60-е на окраине пустыни Регистан с ООНовским живописным городком. Так необычно выглядит в этой феодальной стране. Парочка МИ-8 забиты до отказа десантниками-спецназовцами. Половина из них в национальной афганской одежде. Взлетаем. Высота 5-6 метров. Прячась за барханами, несемся над пустыней Регистан забирать разведчиков из центра пустыни после задания. Командует группой капитан Игорь Рачкевич. Игоря знаю давно. Когда-то с ним вместе учились в одном взводе в Рязани. Через 15 минут полета незапланированная посадка: досмотр обнаруженного каравана. Автобус, полон людьми, верблюды с тюками, расписные "машины-борбухайки". Садимся, не выключая винтов. Солдаты цепью занимают позицию огневого прикрытия. Второй вертолет ближе к каравану и его группа начинает досмотр. Я фотографирую и суечусь с кинокамерой вопреки ругани Игоря, пытающегося напомнить мне о мерах безопасности. Жалею, что оказался не в той "вертушке". С шипением и свистом пролетает неизвестно откуда взявшаяся граната. Завязывается бой и, с непривычки, мне уже не до съемок. От пороховых газов, грохота, песчаной пыли укрыться в пустыне негде. Честно, -- испугался. В воздухе, по дороге на базу, осматриваю забитую песком, аппаратуру. Так толком ничего и не снял. Уставшие спецназовцы снисходительно смотрят на меня, и я читаю в их глазах легкое сочувствие: ничего, первый бой -- самый страшный. Бывает!

26 апреля 1988 года

Вертолет зацепился одним колесом за уступ скалы, рассекая рыжеватый дымок пирофакела встречающего солдата. Выпрыгнув вслед за почтовым мешком, иду за бойцом. По узенькой тропке, вычерченной бечевкой с красными флажками и табличками "Мины", -- в расположение легендарного 345-го воздушно-десантного полка. С командиром Валерой Востротиным не виделись лет 10, с тех пор как он был ротным, а я старшиной-срочником в Фергане. Под курткой-горняшкой над комсомольским значком у Востротина поблескивает золотая звездочка Героя. Обнялись, выпили пиалу чаю за встречу. Особенно разговаривать некогда. Группа разведчиков под руководством капитана Франца Клинцевича уже садится на броню. Валерий приказывает невысокому крепкому майору-политработнику Николаю Самусеву: "Пойдешь с корреспондентом. Отвечаешь..." Почти сутки едем на броне, потом цепочкой идем пешком. Ночью, во время движения, я несколько раз засыпал на ходу и просыпался оттого, что лицом бился в рюкзак впереди идущего бойца.

База полевого командира Джалалуддина "Срана" оказалась пустой. Норами, подобными мышиным, только большого размера, изрыта скала. С разных сторон подошли еще две группы. Повсюду раскиданы мины в упаковках, китайские патроны к "Калашникову" в цинках, тряпки, бинты, всякий хлам. "Духи" ушли, по видимому, еще вчера. Столько времени и сил потрачено даром! Ко мне подошел Клинцевич: "Если когда-нибудь мне кто-либо на гражданке предложит поход в горы -- я набью ему морду!" Свист эрэса (реактивного снаряда "земля-земля") напоминает журавлиное курлыканье. Самусев и еще один разведчик силой затискивают меня, сложив вдвое, в узкую щель-пещеру. Остаток дня в скрюченном состоянии провожу в ней. Да и ночь тоже. Утром, когда все стихло и "духи" ушли со своих позиций, меряю расстояние до ближайшей от меня воронки -- 24 шага. Фельдшер бинтует культю ноги сапера. Потом марш-бросок до ближайшей нашей заставы. Бойца несем по очереди на носилках. Сапер то кричит, то впадает в забытье и Самусев постоянно проверяет: жив ли еще?

Еле разыскали в тумане своих. Вертушка не придет. Наплевав на меры безопасности, мчимся сначала по ущелью, затем по шоссе в сторону Гардэза. На антенне машины красный флажок: "Посторонись -- груз 300!" Встречные и попутные машины, повозки, небольшие колонны уступают дорогу -- у нас тяжелораненый. Боец лежит за моей спиной на броне. Его подкидывает на ухабах, он молчит с закрытыми глазами. Лицо белое, как снег. Впереди разрисованный "зилок" союзников -- не пропускает и не дает обогнать. То ли настроение у афганского водителя плохое, то ли чарза накурился. Обходим грузовик на повороте. Вижу улыбающееся лицо водителя в фуражке из шинельной ткани, лица его улюлюкающих товарищей. Они так и не поняли, что за груз и кого мы везем. Решили посоревноваться с нами. Переднее колесо "зилка" влетает в воронку, грузовик переворачивается, как игрушечный. По инерции, прокатив еще несколько десятков метров, останавливаемся и мы. Невероятными усилиями впятером приподнимаем грузовик. Вытаскиваем то, что осталось от людей в открытом кузове и сплющенной кабине. Спасать и помогать здесь уже некому. После доклада по радио о случившемся Николай поворачивается ко мне. Я вижу его забрызганные чужой кровью руки и лицо, разбираю сквозь рев нашего БТРа только четыре слова: "Долбаная страна! ...ая война!"

4 мая 1988 года

Воздушные съемки. Вертолет МИ-8 МТ носится по ущельям в районе горного кишлака Бараки-барак. Подполковник Саша Талов, наверное, родился с этой ручкой управления в руках. Я сижу на откидной скамейке бортстрелка-радиста между штурманом и пилотом. Камера на шее, снимаю через остекление кабины. Иногда слышу в ларингах команду Талова и берусь за ручки курсового пулемета, выполняя обязанности члена экипажа, перемещенного в салон из-за моей съемки. С ревом уходят из-под брюха ракеты-"НУРСы". В объективе внизу -- разрывы. Среди глиняных и кирпичных построек через видоискатель камеры вижу интересные вспышки, очень похожие на электросварку. Помню, промелькнула дурацкая мысль: интересно кто это там занимается строительством во время боя? Команда Талова в ларингофонах: "ЗГУ! По нам бьют! Миша! Снимай!" Поправляю фокус на объективе, камера работает. Снова слышу: "Миша, снимай!" Докладываю: "Я снимаю". Опять: "Снимай, твою..." Талов отрывает руку от пилотской ручки и лупит меня по шлемофону. Понимаю, что делаю что-то не то. Бросаю камеру на колени, берусь за пулемет. И откуда мне было знать, что на языке "вертушечников" слово "снимай" имеет совсем другое значение?

8 мая 1988 года

Из Союза прилетели журналисты и писатели. Летали в Хост. На обратном пути пилоты забрали меня в кабину, дали посидеть за штурвалом под контролем командира. Я вел Ан-26 по "самолетику" на приборе почти до посадки в Кабуле. Плавненько вел, как мне казалось... Но постоянные собкоры в Афганистане Миша Кожухов ("Комсомолка") и Дима Мещанинов ("Известия"), выходя, матерились: "Ну и полет, ну и болтанка! Вот пилоты, мать их!"

9 мая 1988 года

День Победы. Ночью духи обстреляли эрэсами дворец Тадж-Бек (штаб армии). Громов приказал прочесать кишлак у горы, откуда прилетели снаряды. Я поехал с инженерно-саперной ротой, усиленной спецназом. Солдаты с собаками прочесывали дома, допрашивали подозрительных афганцев. Присоединился к взводу, который взрывал киризы (глубокие колодцы для добывания воды, соединенные под землей между собой лабиринтами-ходами). Процедура следующая: сначала бросается в колодец камень. Если доносится с глубины всплеск воды – колодец не трогается. Если слышен удар о грунт или, тем более, о доски деревянного настила, то вслед за камнем летит связка толовых шашек с зажженным бикфордом. Наснимавшись взрывов, сел на невысоком пригорке, разделся по пояс, разомлел на весеннем солнышке, разложил на плащ-палатке аппаратуру и начал не спеша обслуживать. Ко мне присоединились закончившие работу мальчишки-подрывники во главе с командиром. По радио: "Командиры групп -- ко мне!" Это прибыл для координации и проверки действий замначальника инженерной службы подполковник Николай Еловик. Наш взводный тоже ушел туда. Протираю камеру, загораем, курим. Слышу слева звук, похожий на хлопок в ладоши, только погромче. Еще подумал: "Похоже на разрыв гранаты из подствольника". Точно такой же через секунду раздается справа. "Вилка!" Вспомнилось занятие по артподготовке в школе прапорщиков (так пристреливаются к цели). В доли секунды я подхватился вместе с аппаратурой и, вытаращив глаза, заорал на млеющих на солнышке солдат. Что кричал, потом уже повторить никто не смог... Подействовало. Подхватив, что успели, в чем были, отбежали в сторону на 40-45 метров, укрылись в яме. Грохот взрывов был такой, что у одного из бойцов лопнула барабанная перепонка. Пригорок оказался перепахан так, что нетронутым не осталось ни одного сантиметра. От оставленного пулемета Калашникова нашли только скрученный винтом затвор, а от кассеты моей кинокамеры пластинку в форме вогнутой чашки. Подоспел Еловик, обнял меня: "Я думал, что от вас ничего не осталось. Представлю тебя к "Красной Звезде". Потом в наградном листе штабные писаря напишут: "Прапорщик Будилов М.Ю. мгновенно оценил обстановку и принял часть роты под свое командование. Действуя решительно и смело, рассредоточил личный состав, подавая грамотные команды, ответным огнем заставляя душманов прекратить огонь и отступить..." Прочитав представление, начальник киногруппы сказал: "Ну вот, моему прапорщику -- орден! У меня нет ордена, а ему -- дай! Обойдется повышением звания". Так я стал, на четыре года раньше положенного, страшим прапорщиком. Орден мне так и не дали, но главное -- мальчишки живы. Все тринадцать.

14 мая 1988 года

Снимал прилет и отлет Шеварднадзе. 32-й день рождения -- никакой. Набегался-натолкался в толпе штатских корреспондентов. Валюсь с ног. Ночью вылетать в Кундуз. В 10 утра уже возле самого госпиталя подорвалась санитарка-"уазик" с раненными. Мина была заложена, видимо, накануне ночью под асфальтом, как обычно, в полутора метрах от бордюра.

15 мая 1988 года

Кундуз. Мотострелковый полк. Начало вывода наших войск. Спектакль-митинг под руководством полковников-замполитов из группы генерала Варенникова. Я -- один из его режиссеров. Бегал, суетился, делал все, о чем просили и приказывали полковники. Афганское население и солдаты через переводчика и по жестам понимали меня, всячески изображая торжественность проводов. Махали руками, флажками, кричали. Репортеры и варенниковские замполиты были счастливы. Я не снимал.

1 июня 1988 года

Вчера прибывший из Москвы полковник Ш. долго рассматривал мои фотографии, отбирая снимки с разрушенными домами афганцев. Этой же ночью был выход в горы с кабульской ротой спецназа. День ехали на броне, ночь шли пешком. Окружили, зачистили кишлак в горах. Никого не нашли. К утру на бээмпэшке к нам привезли взятых накануне в плен двух связанных "духов". По команде полковника я сфотографировал их, стоящих на площади посреди кишлака. До сих пор помню взгляды этих связанных парней. Опять погрузились на броню и отъехали на 3 километра в горы. По небольшой радиостанции полковник с кем-то связался, отойдя в сторону. Ракетная батарея из-за гор 5 минут утюжила кишлак. Полковник смотрел в какой-то специальный, необычный внешне, бинокль. Меня поразили непривычные звуки разрывов и нефтяной запах взрывной волны. Позже мне объяснил старший лейтенант Олег Петров, что мы стали невольными участниками испытания вакуумного оружия. На броне вернулись в кишлак. Я фотографировал и то, что от него осталось, и то, что осталось от "врагов Апрельской революции". Видел недоумение в глазах спецназовцев, парочка "молодых" -- "хлюпали". Все ненавидели полковника. И я сам себя -- тоже.

10 августа 1988 года

Уходим! Командир вертолетного полка Саша Голованов, по просьбе Талова, обещал взять меня к себе на борт. Его Ми-8 должен лететь через границу первым. Достаточно много мне пришлось летать с Головановым и мы подружились. Но случилось так, что по приказу Громова пришлось лететь обычным рейсом Ил-76. Я ушел из салона, битком набитого военторговскими и посольскими работниками, какими-то комсомольскими и партийными деятелями вперемешку с упаковками видиков, телевизоров, сумками с барахлом... Кто-то даже умудрился в хвосте самолета на рампе разместить почти новенькую серо-бежевую "Волгу". Смотреть на все это было мерзко. Ушел к летчикам. Меня знали и разрешили разместиться у штурмана. Границу пересекал, стоя ботинками на стекле, под которым проплывала серая ленточка речки Аму-Дарья. Было грустно и совсем не радостно...

...Более 15 лет прошло. В Вооруженных Силах Украины сегодня менее тысячи бывших "афганцев". Знаю только одного, попавшего в Ирак в составе нашего миротворческого континента. Иных проблем в 5-ой ОМБР могло и не быть, если бы военные руководители захотели вспомнить и использовать наш боевой опыт.

По-разному сложились судьбы моих друзей и героев. Генерал Евневич за Белый Дом получил Героя. Саша Голованов с экипажем не перелетел границу Союза. Его вертолет на выводе пропал в тумане, в горах. Никто так и не знает, что случилось... Майор (тогда) Коля Самусев -- президент одной из самых сильных в России компаний, "Военно-Страховой". Капитан-разведчик Франц Клинцевич, бывший "горный турист", -- ныне депутат Государственной Думы РФ. Фамилия Володи Матвиенко выбита на плите под памятником "афганцам" на Печерске в Киеве. Мой экс-ассистент Олег Чичук благополучно уехал к себе в Кировоградскую область с медалью, на которую я его представил. Некоторые из тех тринадцати спасенных мальчишек первое время писали мне в Киев. Но вот уже лет пять молчат. Яcно -- у каждого своя жизнь. Многие мои друзья и близкие до сих пор не поймут: почему я, сидя за рулем автомобиля, не могу ездить с краю дороги и держусь середины, и что значит для меня третий тост при любом, даже самом развеселом застолье. Сергей Червонописский как-то сказал, что это были лучшие годы нашей жизни...