"МУЗЫКУ, КАК НАРКОТИК, НАДО ПРИНИМАТЬ В НЕБОЛЬШИХ ДОЗАХ В КОМПАНИИ ЛЮБИТЕЛЕЙ"

Человеку несведущему словосочетание "пианист-юморист" может показаться довольно бредовым. Но если к этой формулировке прибавить имя -- Левон Оганезов -- все тут же встанет на свои места. У него в запасе -- тысячи анекдотов и историй, он сам -- блестящий пародист, он эмоционален и общителен, обаятелен донельзя... Но все это -- лишь "побочные" его таланты. Главное -- он великий аккомпаниатор.

"У ТЕБЯ ЕСТЬ ЧЕРНЫЙ КОСТЮМ?"

-- Левон Саркисович, вы начали работать в Москонцерте (тогда это была еще Мосэстрада), когда вам было всего 19...

-- Скорее, 18. Почти. Но по документам это проверить невозможно. Потому что местом моей работы считалась музыкальная школа. А аккомпанировал на сцене я за так называемую "разовую ставку" -- я не оформлялся в Москонцерт на работу.

-- Но как вы туда попали? Что, пришли с улицы и сказали: "Хочу у вас работать"?

-- Нет, у нас в музыкальном училище был специальный курс -- концертмейстерский класс (пианист должен уметь аккомпанировать вокалистам!). Открывают тебе любой романс Чайковского -- играй!.. Конечно, кто не хотел учить -- как-то выкручивался и свою тройку-четверку получал. А я -- хотел! Потому что уже учась в консерватории, я одновременно работал в оперной студии. (Мне всегда нужны были деньги -- я любил угощать девочек. А там -- платили!) И вот как-то наша преподавательница мне говорит: "Лёвочка! Наум Вальтер заболел, вы должны завтра прийти к нему, он вам покажет, что делать". А мне -- 17 лет! Прихожу. Он -- с опухшими глазами, с аллергией. "Как зовут?" -- "Лёва". -- "Лёвочка, у тебя есть черный костюм?.." А у нас, у армян, если нет черного костюма, -- значит, ты не армянин! Первое, что сделал папа, когда я поступил в училище, -- заказал мне черный костюм. (Мама сказала: "А вдруг у мальчика будет концерт?") Креповый. Двубортный. Я ненавижу двубортные костюмы! Потому что мужчина моей комплекции -- невысокий и широкий -- в двубортном костюме становится еще меньше ростом и еще шире. Такой "кубик Рубика" получается.

-- Вы и тогда были "широкий"?

-- Я был приземистый -- такой "крепыш"... Вальтер говорит: "Сейчас придет Михаил Александрович (это был знаменитый тенор, который первым в России после длительного перерыва стал петь неаполитанские песни!), разучишь с ним четыре песни для выступления в Колонном зале". Пришел Александрович, я ему сыграл. Он говорит: "Хорошо". И тоже спросил: "Черный костюм есть?" -- "Есть". Один, другой, пятый концерт я ему саккомпанировал -- и за это время перезнакомился со всеми, кому нужен был пианист. А пианисты нужны были всем! Тут, как в любом деле: попасть, как теперь говорят, в "тусовку" -- все равно, что выиграть миллион. Подходит певица: "Лёвочка! Скажите, нет ли у вас времени завтра вечером? А то моя пианистка уехала сдавать экзамены!.." Я никогда не отказывался. Вообще, у меня принцип: никогда не отказывать, особенно, женщинам. Мало ли что? Вдруг обломится? В смысле, вдруг будет польза! (Хохот.)

ТАНКИСТ И БАРАБАНЩИК ОГАНЕЗОВ

-- В армию меня взяли уже из консерватории -- переростка, в 21 год...

-- И что же вы там делали?

-- Первый год я был танкистом! Знаешь, у меня такое бешеное количество народу было в доме: братья-сестры, а брат уже был с женой, сестра -- с мужем, маленькие дети, мама-папа, тетки... А я у них у всех -- на уровне внука: сбегай-принеси, приходи вовремя и т.д. У меня родители вообще-то были старые, я самый младший в семье.

-- А сколько всего детей было?

-- Пятеро. Папе было 45, когда я родился, маме -- около 40. Т. е. когда мне было 20, они уже были для меня дедушкой-бабушкой. Когда кровь играет, и весь город, вся Москва лежит передо мной, и куча знакомых, друзей, собираются, где-то выпивают -- а тут эта опека! Я с удо-воль-ствием пошел в армию! Во-первых, я был человек общительный. Я еще не понимал, чем это мне грозит. Ну конечно, на второй день я понял, что это была большая глупость. Но все равно -- я подтягивался, бегал. Я был заряжающим тяжелого танкового полка! Снаряд -- 16 кг... А уже последние два с половиной года служил в оркестре Министерства обороны, играл на барабане. И нам даже разрешали посещать лекции в консерватории.

-- Но ведь для музыканта перерыв -- это ужасно!

-- Знаешь, я не жалею. Остаться узким специалистом? Ну, стал бы я еще одним лауреатом еще одного международного конкурса... Я не знаю, хватило ли бы мне целеустремленности. Сейчас, в моем нынешнем философском состоянии -- хватило бы. А тогда -- играет кровь, светит солнце, куча красивых девок и самое главное -- гастроли! Вот что мне надо было! И при этом -- чтобы я пришел домой и еда пахла той зеленью, к которой я привык с детства! Поэтому возвращался я, конечно, домой. Но гастроли! Кругом -- народные артисты, все -- на "ты", какой-нибудь Лисициан сидит с нами, играет в преферанс -- во сне не могло присниться! Иван Переверзев, красавец, просил нас, чтобы мы ему в номер девушку провели -- а то ему неудобно. Русланова посылала нас за коньяком! Можешь себе представить, когда Лидия Андреевна говорила: "Ребятки, принесите мне коньячку!" -- а денег не давала. Мы думали: ла-адно уж, бог с ней -- с бабушкой. Коньяк стоил 4,12. Мы приносили, и она пила его с чаем. А вечером мы все собирались у нее. Приходили гости, приносили кое-что из еды -- а она вынимала наш коньяк и угощала...

-- Вы ведь и с Клавдией Шульженко успели поработать...

-- Недолго, месяца три. Несколько раз я даже приезжал к ней домой, потому что ей не с кем было разучить новую песню... Скажем, ей Фрадкин принесет песню -- мне звонили и говорили: "Лёвочка, поезжайте к Клавдии Ивановне, она вас ждет к 12 часам..." Она раньше 11 никогда не вставала... В 12 -- она еще в папильотках, в халате -- учит песню...

-- Левон Саркисович, вы случайно книжек воспоминаний не пишете?

-- Да не дай Бог! Каждая собака вокруг пишет воспоминания. А я не люблю делать то, что делают все. За исключением каких-то естественных "процессов", от которых никуда не денешься. Как говорил один француз, который учил русский язык, "никуда не поделаешь". (Смеется.) Но могу похвалиться: я такой "самообучающийся робот". С кем бы я ни работал -- с певцами, пародистами (а я работал, наверное, со всеми пародистами, какие существуют в этом мире), я старался вникнуть в сущность того, что они делали. Может быть, во мне умер научный работник. Потому что для меня опыт -- важнее результата.

"МУЗЫКУ НАДО ПРИНИМАТЬ, КАК НАРКОТИК"

-- Когда в 50-е годы у нас стали появляться джазовые пластинки, нам же хотелось эту музыку играть! А нот не было. И я списывал ноты -- на слух. Первую пластинку списывал месяц. А потом нас научил теоретик джазового искусства Герман Лукьянов: слушайте чистый звук, а не обертоны!.. Но есть и обратная сторона этого искусства: со временем перестаешь получать удовольствие от музыки. Это как гинеколог -- с женщинами.

-- А вы вот -- столько лет в музыке... Вы еще получаете от нее удовольствие?

-- Я получаю удовольствие от мастерства другого человека. Оно вызывает у меня восхищение.

-- Но это -- холодное одобрение профессионала? Знаете, среди наших друзей-юмористов немало таких... Услышав хорошую шутку, человек мрачнеет и сквозь зубы сообщает: "Да, это смешно"…

-- Не-ет, во мне осталась эта способность. Над хорошей шуткой я обязательно буду ржать -- я смешливый человек! И от музыки я все еще получаю удовольствие. Знаешь... музыку, как наркотик, надо принимать в небольших дозах в компании любителей. Один я могу слушать ее информативно: мне надо послушать, чтобы потом записать... А слушать вдвоем, втроем -- это кайф, равносильный гашишу.

"У МЕНЯ НИКОГДА НЕ БЫЛО НОСТАЛЬГИИ ПО БОГАТСТВУ"

-- Не хочу претендовать на цитату, но любое произведение искусства -- если это действительно произведение искусства -- становится маленьким камешком в мозаике "стены идеала". Того идеала, к которому все стремятся. И если у Райкина в монологе есть жест, в котором -- глубочайший подтекст, и много чувства, и "нет", и "да", и "может быть", и какая-то ирония -- то я тебя уверяю, что этот жест в том или ином виде какой-нибудь актер обязательно возьмет на вооружение! И его монолог от этого станет лучше, и он как артист вырастет над собой -- и он это не украл у Райкина! Если ты сегодня выпустил анекдот, даже если ты его сам сочинил -- он уже не принадлежит тебе, он принадлежит человечеству! Понимаешь? Никогда ни один человек не говорит: это я придумал анекдот! А кто говорит -- тот идиот! Потому что найдется еще 20 человек, которые скажут: "Я его слышал еще знаете когда?!"

-- А вы никогда не жалели, что ушли в "юмористический" жанр?

-- А я не ушел! Я и сейчас аккомпанирую серьезным людям. То меня просят сделать аранжировку, то, например, написать музыку для фильма: нужен кусочек на 24 секунды, где было бы фанфарное начало, развитие и ровно на 24-й секунде -- последний аккорд. Вот такая профессиональная работа мне очень нравится.

-- Когда вы работаете с кем-то как концертмейстер, пытаетесь им советы давать, корректировать?..

-- Наивный человек! Любой вокалист имеет некоторые отрицательные женские черты. Даже если это мужчина. Он мстительный. (Не позволяя перебить.) Минуточку, дослушайте! Подозрительный. Он ищет второй смысл слов... Ему кажется, что он лучше знает...

-- Значит, по-вашему, мстительность, подозрительность -- это "женские"черты?!

-- (Радостно.) Обиделась? За женский пол?

-- Ну да! А чего вы?.. У вас вон и дома женское царство: дочери, "внучери"... Вы просто мужчин так близко не знаете!

-- Слава Богу! (Длительный непрекращающийся хохот.) У моей жены куча недостатков, но эти недостатки я скорее отнес бы к ее достоинствам. Например, она может терпеть любые лишения -- без воды, без денег -- но обязательно скажет: "А ты не мог сделать так, чтобы было по-другому?" Я говорю: "Софочка, а ты -- не могла?" А она: "Я -- женщина!" И это -- правильно. Если я в быту достиг какого-то приблизительного совершенства, то это благодаря моей жене. Она, как птица, свивает гнездо и жить без него не может. А я вырос в хорошем доме, довольно богатом, и у меня никогда не было "ностальгии по богатству". Могу питаться одним хлебом -- могу вообще не питаться, могу пить водку или воду, могу курить сигареты, а могу -- махорку... Если у меня нет денег на транспорт -- пойду пешком, мне не "западло". И если машина останавливается не возле подъезда, а на другой стороне улицы, чтобы не разворачиваться, -- я перейду дорогу, мне не лень. А моя жена этого терпеть не может: "А почему не к подъезду, елки-палки?!" Так что я свои "студенческие" привычки на своих домашних не переношу, я ими пользуюсь сам.

-- Сколько сейчас вашим внучкам?

-- Старшей -- семь, младшей -- три. Живут в Америке... Ну, правда, они меня там все время по телевизору видят. Да и я сам туда 2--3 раза в год под любыми предлогами езжу.

-- Значит в квартире, которую вам презентовал Лужков, вы живете вдвоем сженой?

-- Он не презентовал! Он дал возможность ее купить!

-- (Разочарованно.) Ах, вон оно что!

-- Правда, купил я ее очень дешево. И хотя пришлось вложить кучу денег в ремонт, зато очень удобное место -- Кутузовский проспект, прямо рядом с метро.

-- А у вас, говорят, любимый вид транспорта -- московское метро?

-- Да! И мне до Арбата -- три остановки. Окна выходят на реку и на всю Москву. Но это случайно все получилось. Я в списке был какой-нибудь 95-й, но все, кто был раньше меня, хотели чего-то особенного, а мне просто жить негде было!

-- Как такое могло получиться?

-- А я уехал работать в Америку и вывез туда семью -- потому что там уже жила старшая дочка. Софа все время плакала без нее, плакала, и я сказал: "Ну, поехали". Теперь дочки обе там живут. Жена -- то там, то здесь. Мы уехали и квартиру продали. Квартира была неважненькая, но все-таки... Ну а жена, конечно, душою там, где детки. Поэтому в новой квартире мы "построились" тихонечко так, по-студенчески. Купили самую дешевую мебель, какой-то там диван... Единственное что -- рояль! Я выбрал себе, чтобы можно было заниматься. Но Софа настояла, чтобы он был коричневый!

-- Значит, все-таки квартирка не такая уж плохонькая -- раз рояль помещается!

-- В этой комнате, кроме рояля, стоит еще диван -- и все. Уже даже ноты поставить некуда. Я очень не люблю имущество, которое надо сторожить. Ненавижу! Вещь должна служить человеку, а не наоборот. Человек покупает дорогую машину -- и ночами не спит, волнуется, как там она?.. У моей жены есть какая-то машина. А я никогда в жизни не сидел за рулем. У меня есть рояль, который украсть не-воз-мож-но. И больше ничего у меня нет. Есть посуда, которую не жалко разбить, шкаф, который не жалко сломать, и еще книги, которые никому не нужны, кроме меня, потому что это информационная литература. Вот, правда, сейчас выходит замечательная серия -- "Антология юмора" -- ее я, по возможности, покупаю...