УЧЕНЫЙ — НЕ АКТЕР ШОУ-БИЗНЕСА, НО ИМЕННО ОН ОПРЕДЕЛЯЕТ ИМИДЖ СТРАНЫ

Не знаю более медлительного человека, чем академик Скороход — директор института проблем материаловедения НАН Украины. Разговаривая с ним, будто попадаешь в другое измерение. Он невозмутим, как сфинкс и добродушен, как мишка коала. Говорит спокойно, раздумчиво и поначалу все время хочется попросить его убыстрить темп беседы. Однако уже через пять минут в тебя начинает вливаться поток информации, которую "нужно думать", а через полчаса становятся безразличными мелочи жизни. Простыми словами он рассказывает о материаловедении. Не успев родиться, эта молодая наука, становится одной из главных наук XXI века. И одна из основных ее теорий — теория спекания — навсегда неразрывно связана с именем ее автора Валерия Скорохода

— Да ну. В мире больше знают имя моего брата-математика, — скромно улыбнулся ученый "сфинкс". — Когда говорят обо мне, то спрашивают: "Валерий - это брат Анатолия?"

—А у Анатолия: "Вы брат Валерия?"

—Ну не знаю. У меня всегда складывалось впечатление, что у брата настоящая наука. Когда он учился в аспирантуре МГУ, то вывел какую-то теорему и сам Колмогоров — великий математик XX века — написал статью, которая так и называлась "О сходимости А.В.Скорохода". У меня же все складывалось иначе: порошковая металлургия в те годы наукой не считалась -- так, описательная дисциплина о том, как смешивать порошки различных материалов, прессовать и спекать их. Не наука, а искусство. Не говорю о том, что не было Школы!

— Говорят, первыми выплавили золото по порошковой технологии скифы. Они — ваши предшественники?

— Древние египтяне тоже. Они собирали золотой песок, прессовали его и просто бросали в костер.

— А вам в молодости хотелось что-нибудь бросить в костер?

— Зачем в костер? У меня бабушка была зубным врачом и работала в паре с техником. Еще учась в школе, я приходил к нему в лабораторию и наблюдал мини-металлургический процесс, помогал ему.

— А кем вы мечтали быть в детстве?

— Одно время физиком, но дома шли отчаянные дебаты. И решили, что я должен быть инженером.

СУДЬБА ПРИВЕЛА К ЛЮБИМОЙ НАУКЕ И ЖЕНЕ

— Вы были таким послушным: сказали в инженеры, значит — в инженеры?

—Да я и сам хотел. Изучать электричество в то время было модно, нужно и интересно. У меня даже книжка откуда-то появилась по физике. В ней я впервые прочитал о Ландау. А совсем замечательна она была тем, что в статье о низких температурах вовсе не упоминалось имя Капицы, который ими занимался и был величиной номер один, но в то время находился в опале. Тогда можно было прочитать о теории относительности без упоминания Эйнштейна. Так что в книге ссылались на член-корреспондента Шальникова — сотрудника Капицы, сделавшего с ним ряд экспериментов. Я запомнил фамилию, как все в детстве запоминается. А уже в 80-х годах — я был замдиректора Института — раздается звонок: "С вами будет говорить академик Шальников". У меня было такое чувство, будто выплыл персонаж доисторических времен.

— Куда же вы поступали?

— В КПИ, на электрофак. Школьное золото давало право поступления без экзамена — хожу, гуляю. Вдруг письмо: большой конкурс, приемная комиссия извиняется и рекомендует мне поступать на металлургический факультет Вначале яхотел добиваться правды.Но лето было в разгаре, и я подумал: зачем ехать в Киев, скандалить? Да и не умею я этого. Ответил комиссии, что согласен. Но справедливость восторжествовала: через полгода электрофак расформировали и студентов перевели к нам на металлургию.

— Судьба!

— Более того, судьба распорядилась так, что я оказался в одной группе с будущей женой.

— Как быстро вы поняли, что Анастасия Аркадьевна — ваша судьба?

— Быстрее, чем то, что моя судьба — материаловедение. Я думаю, что месяца полтора прошло. На второй сессии уже все делали вместе. Когда мы проходили дифференциальное исчисление, то примеры решали каждый себе и жена даже быстрее.

— Соревновались на скорость?

— Ну да. Хотя у меня было даже несколько бессонных ночей.

— Всего несколько?

— Да. И то на первом курсе, как и три четверки. В семье эта оценка считалась плохой, и на втором у меня уже были только пятерки.

СОЗДАЛ СВОЮ ТЕОРИЮ В 25 ЛЕТ

— Когда же вы занялись «наукой-искусством»?

— На III курсе к нам пришел профессор Федорченко и пригласил в группу порошковой металлургии. Он рассказывал, как из тугоплавкого вольфрама методом спекания делают нити для ламп накаливания. И вообще порошковая металлургия позволяет соединить материалы, которые при других технологиях соединить невозможно. В принципе процесс спекания эмпирически известен любой домохозяйке, которая печет пироги. Идея проста: порошковые частицы любого материала под действием тепла как-то объединяются, образуя монолитное тело. Но как это происходит, долгое время оставалось загадкой. Я не мог понять, как можно, смешивая порошки разных металлов, получать материалы с новыми, неизвестными науке свойствами. И пошел в эту группу — разбираться.

—Не побоялись сразу заняться непристижным делом?

— Кроме скифов, у материаловедов было много знаменитых предшественников. У нас в стране ведут отсчет от русского металлурга и химика Соболевского, еще в 1826 году разработавшего способ получения порошковой платины. Он делал из нее монеты и медали, но теории не создал. Пытались описать процесс выдающиеся отечественные ученые Яков Френкель, Борис Пинес. Попалась мне и статья английского ученого Маккензи. Но все они односторонне описывали процесса спекания. Я попытался объединить достоинства всех существующих теорий и предложил свою.

— В 25 лет вы выдвинули новую теорию?

— Да.

ПЕРВЫЕ ШАГИ МАТЕРИАЛОВЕДЫ СДЕЛАЛИ В…ЛАВРЕ

— За короткое время «не наука, а искусство» стала одной из основных. В Украине есть целый Институт -- ваш. При СССР тут построили большие производственные площади. Но сегодня государство такие гиганты не содержит. Ученым предлагается выбивать гранты, создавать на год-другой лаборатории, а выполнив заказ, разбежаться. Искать новый заказ. Что будет с вашим Институтом?

— Можно и так работать. Но лаборатория-то все равно нужна. А плавильная печь — не микроскоп. Так просто не купишь и не избавишься. Хотя многие наши сотрудники, уехавшие за рубеж, так и живут, перебиваясь с гранта на грант. А у нас все складывалось иначе. Если в Москве гигантские институты и заводы, их обеспечивающие, были подчинены отраслевым министерствам, что как бы снимало ответственность с союзной академии, то в Украине такого не было. И президент нашей Академии Борис Патон принял решение строить опытные производства при институтах.

— И что же имел ваш институт?

— Особое конструкторско-технологическое бюро с опытным производством. Это сейчас вы видите большие цеха. А сначала размещалось оно в... Лавре, в Онуфриевой башне. В 1956 году у нас в отделе порошковой металлургии было 12 человек, а в институте — 200. И всего два доктора наук. Оборудование было примитивное. Для меня сделать рентген “новоиспеченного” образца было целой проблемой. Ходил по институтам, просил помочь. Однажды к нам зашел сам Туполев, и мне стало очень неудобно перед таким человеком за нашу бедность: несколько маленьких печек, прессик... Но что было уже хорошо — в каждом кабинете был кран, к которому подведен «водородо-провод”. А водород нам необходим как воздух: спекание всех металлов проходит в этом газе, чтобы не было окисления. И все же институт решил ряд крупных государственных задач, в основном оборонного значения.

— Говорят, у вас очень талантливые дети, особенно сын?

— Да, Владиком я могу гордится. Он прошел сложный отборочный конкурс и работает в канадском филиале фирмы "Ксерокс". А дочь Ира математик. И старшие дети брата тоже оба математики. А внук старший…

— Разрешите хоть ему быть врачом.

— Врач в семье Скороходов будет раньше. У моей дочери два сына, а у сына — дочь. Так вот Юля закончила в этом году лицей по биомедицине и собирается ехать в Канаду учиться. Причем во франкоязычную Канаду. У нее очень хороший французский, и она хочет совершенствоваться в нем.

— А зачем столько математиков?

—Они сейчас востребованы в отличие от материаловедов. В университете, где работает брат, 2000 математиков и все при деле.

—Как вы отдыхаете?

— Никак. Летом езжу на дачу: у нас домик небольшой, но двухэтажный с мансардой. Пытаюсь сделать газон, но пока безуспешно. То вымерз, то пырей захватил. Но главное на даче — природа. Перед нами вид на заливные озера рыбоводческого хозяйства, где много птиц. Цапель, например. Я видел даже как на их «собрании» произошел «раскол». Они, видно, собирались улетать на юг. Особей 30 столпилось по одну сторону дамбы между озерами, а пару стояло поодаль. Потом видим, как от "собрания" птицы стали перелетать к двум «раскольникам». Видел и парад аистов. Несколько десятков выстроились на дамбе в строгую линию и долго так стояли. Интересно, о чем они думали?

— Сейчас модно устраивать корпоративные вечеринки. У вас были раньше вечера и будете ли вы поощрять сотрудников выездами на пляж или ресторан?

—Для сотрудников, как директор, ничего устраивать не буду. Поощрение — наши базы отдыха. Я считаю, что руководитель должен создавать условия для работы. Но из прошлых времен мне запомнился вечер в Лавре. Мы с первым директором Института Иваном Никитичем Францевичем пели туристские песни. Я танцевал с его женой.

— А с кем танцевала ваша жена?

— Со всеми, кто приглашал. Танец — это святое. Между прочим, в наше время считалось неприличным отказывать приглашающему.

— Вы и сейчас в компании такой веселый?

— Могу исполнить — и спеть и сыграть — всего Окуджаву. У нас в ходу советские песни — начиная от Дунаевского. Могу по каждому композитору сыграть и спеть песен 12—15.

— А сокращать людей будете?

— Пока нет. Слава Богу, что они сами перестали сокращаться: последние три года В Институте стабильно работает 1400 человек. Растет бюджетное финансирование и зарплата даже увеличилась. Научный сотрудник получает $140—150. Кроме того, мы наладили работу с зарубежными фондами по грантам для научных исследований. Зарабатывать надо наукой.

— Вы считаете, наукой материаловеды смогут заработать на жизнь и на содержание института?

— Почему нет? Сейчас мы имеем около 50 проектов от разных фондов, которые в сумме соизмеримы с нашим бюджетным финансированием. А должно их быть не 50, а 150.

Сегодня у Валерия Владимировича юбилей — ему исполняется 70 лет. Но, как и в молодости, он снова берется за самое передовое направление в науке. Сегодня это создание нано-материалов с удивительными, невиданными и невозможными в природе свойствами. И снова время очень трудное для ученых: много уехало за рубеж. Сколько еще уедет? И вовсе не потому, что они не любят родины, а потому, что родине они почему-то вдруг перестали быть нужными. Но Валерий Владимирович верит, что и Институт и самих материаловедов, в том числе и молодых, удастся удержать.



ВЗГЛЯД СО СТОРОНЫ

Недавно Валерий Владимирович в случайном разговоре к слову вспомнил о результатах первенства мира по шахматам 1948 года (!).И даже кто из участников сколько очков набрал. Представляете! Блистательная эрудиция позволяет ему давать не просто предложения по решению проблем, но и с высокой точностью указывать ссылки на научную литературу 30—40-летней давности.
Все говорят, крупный ученый, глубокий мыслитель…Чем ценнее бриллиант, тем большим количеством граней он сверкает. Хочется добавить еще одну. Валерию Скороходу присуще чрезвычайно редкое качество: верность в любви, верность в дружбе, верность идеалам юности.