"МОЖЕТ, ХОТЬ ВНУКОВ ВОСПИТАЮ"

В Софиевской исправительной колонии N55 находится более сорока мужчин, приговоренных судом к пожизненному заключению. Им разрешено вести переписку без ограничений, получать посылки и бандероли, пользоваться литературой, настольными играми, раз в полгода видеться с родственниками, принимать участие в выборах, жениться, хотя длительные свидания для этой категории осужденных запрещены.

Согласно законодательству, для "пожизненников", не получивших среднего образования, созданы консультационные пункты, они могут отправлять религиозные обряды, а в камере разрешено иметь телевизор. Но Александру Волковому, который попал сюда за умышленное убийство двоих человек, сии блага не важны. Самое дорогое для него -- две фотографии детей и письма любимых женщин: двух бывших жен и матери. Уже восемь лет он вглядывается в их лица.

"Я ЦЕНЮ ЖИЗНЬ, ПОДАРЕННУЮ МНЕ, МОЖЕТ БЫТЬ, И НЕ ПО ПРАВУ"

В камере вместе с Александром сидит еще один человек, постарше. Они разговаривают, Саша читает ему вслух книги. О преступном прошлом здесь расспрашивать друг друга не принято -- так, в двух словах, мол, за что и когда. Живут здесь воспоминаниями, и почему-то в памяти всплывают самые светлые дни. Александр говорит очень тихо. Течение беседы неторопливо, он делает много пауз, осмысливая сказанное:

-- Я очень ценю жизнь, которую мне подарили, может быть, и не по праву. То наказание, которое сейчас несу, считаю, что заслужил и приговор по отношению ко мне справедлив. По сути, я загубил жизни двух пожилых беззащитных людей. Их нет, а я вот живу. И благодаря этой подаренной мне жизни я осознаю всю тяжесть своего преступления. Не знаю, если бы я был верующим человеком, может быть, мне было бы легче. Муки совести порой тяжелей физических. Никакое обезболивающее не поможет успокоить боль души. Да, мне приходилось убивать на войне, от этого никуда не уйдешь — иначе убьют тебя…

Если б Александр однажды облачился в свою парадную военную форму, то все бы увидели несколько солдатских наград, среди них и особая -- медаль "За отвагу". За этими наградами -- израненная нога, покалеченная рука, изрешеченная спина "афганца". Он не раз смотрел смерти в лицо в горячих песках и скалах Баграма.

— Попав служить в Афганистан, сознательно не писал матери, где я нахожусь. Она узнала об этом уже потом, когда увидела мои ранения, — вспоминает Волковой свое армейское прошлое. — В рубашке я все-таки родился. Вез как-то по горным склонам пять тонн тротила. Правое колесо машины угодило на мину. Кабину раскурочило, сидящего рядом прапорщика убило сразу, но... тротил чудом не сдетонировал, и я остался цел и невредим, если, конечно, не считать контузии. Очнулся уже в вертолете. Потом госпиталь и снова, как говорят, на передовую... Афганистан и сейчас иногда снится, но видения какие-то смутные.

После армии вернулся очень нервным, вспыльчивым, наверное, сказывалась и контузия. Стал заикаться. Удивительно, но за решеткой перестал. Может быть, стресс сыграл свою роль. Здесь я стал спокойным, многое из прожитых лет оцениваю как ненужную суету, -- осужденный Волковой улыбнулся, вспомнив один из светлых дней своей жизни.

Когда после демобилизации из армии возвращался, вышел на своей родной крымской станции Яркое. Увидел девчонку -- стройненькую, белокурую, похожую на подсолнушек. Надо же, а ведь до армии эту Верку не замечал. Как расцвела! И с братом ее, оказывается, в Афгане встречались, только я тогда не знал, что это ее брат. Свадебку мы сыграли в феврале, потом доченька Даринка родилась, на Веру похожая, затем жена сына подарила. Прожили мы так семь лет, но не сложилась дальнейшая семейная жизнь. Думаю, что в большей части мой характер виноват...

Второй женой Саши стала темноволосая Наташа -- женщина добрая, понимающая. Жили с ней хорошо, хоть и не оформляли свои отношения официально, да и Наташа на этом не настаивала. Родились двое детей. Но Александр сам своими руками перечеркнул и свое счастье, и счастье жены, совершив преступление. Для всех близких и родственников Саши это было шоком.

БЫВШИЕ ЖЕНЫ АЛЕКСАНДРА НЕ ЗАБЫВАЮТ

-- Здесь для меня единственна радость -- получить письмо из дома, -- продолжает свой рассказ Александр. -- Сами понимаете, круг друзей теперь резко сузился. Пишут отец с матерью. Недавно мать приезжала поглядеть на меня. Плачет, мол, щечки розовые, даже поправился, благодарит тут людей в формах, чуть ли не руки им целует. Она у меня такая эмоциональная: горюет -- плачет, и радуется -- тоже плачет. Живой ее сынок! К тому же сыт, ухожен, побрит, подстрижен... Старший ее сын, брат мой Сергей, из Афгана так и не вернулся, погиб, а я, сами понимаете... Может быть, две смерти она бы не выдержала.

Пишут мне и бывшие жены. Наташа рассказала, что пыталась устроить свою жизнь. Сошлась с мужчиной, родила ребенка, но что-то у нее с тем человеком не сложилась...

Я храню письма и от Веры, и от Наташи. Обе эти женщины очень дороги мне. Я понимаю, что сломал жизнь им обеим. Я так виноват перед ними! Если после двадцати лет отсидки я получу долгожданное помилование от Президента, то постараюсь выйти отсюда не ущербным человеком. У меня есть сила воли, какая-то доброта в душе осталась... Хочу быть полезным для своих внуков, которые к тому времени появятся, если детей не довелось воспитывать...

P.S. Жаль, что о таких простых истинах человек начинает думать, когда уже почти ничего нельзя исправить. Но, может быть, откровенный рассказ Александра поможет хоть одному человеку не совершить преступление.