131-Й РЕБЕНОК ЧАРЛИ ЧАПЛИНА

В аэропорту объявили посадку на рейс "Хабаровск—Владивосток". Вдруг старшина, проверявший вещи, увидел у одного из пассажиров пятилитровую канистру спирта. А Владивосток-то был городом режимным! "Не положено!" — строго заявил старшина. "Ну да! — возмутился пассажир. — "Перцю" все можно". Старшина расплылся в улыбке: в 70-х годах журнал "Перець" выходил баснословным тиражом в 3 млн 200 тыс. экземпляров, и его читали во всем СССР не только украинцы. Благодаря такой популярности фельетонисту журнала Евгению Дударю удалось провезти в режимный город так называемый народный коньяк "Сам жене" — высококачественный спирт, заправленный ореховым сиропом.

"ПЕРЕЦЬ" СИДИТ В ТИХОМ БОЛОТЕ

Юморист Евгений Дудар — мэтр отечественной сатиры — лауреат самой престижной в своем жанре литературной премии им. Остапа Вишни и многих других. Он любит общаться с народом: погутарить о жизни, узнать новости "снизу" и реакцию людей на приказы "сверху". После таких разговоров в его произведениях появляются поистине народные перлы.

Евген Михайлович встретил меня на пороге, и я сразу потеряла дар речи — на нем была потрясающая вышиванка черного цвета. Оказалось, сорочку вышивала его мама. Гостеприимный хозяин сразу же пригласил к столу и предложил кофе — не обычный, а приготовленный по его, дударевскому, рецепту: в него нужно класть по одной чайной ложке сгущенки и меда, и чуть-чуть бальзама.

— Скажите, почему сегодня не слышно "Перця"? — начинаю с места в карьер, так как помню этот популярный журнал с детства. — Может, сатира умерла уже, уступив место юмору, причем часто примитивному и пошлому?

— Дело в том, что "Перець" сидит в тихом болоте: нас не тронешь, мы не тронем. Когда-то была одна партия, которая разрешала главному редактору Федору Макивчуку критиковать в отведенных рамках. Но они были гораздо шире, нежели рамки других изданий, которым надлежало лишь петь осанну партии. И тогда "Перець" был кумиром простого читателя. Сегодня другое время: много партий, а еще больше околопартийных негодяев, каждый из которых может накрыть этот журнал "мокрым рядном". Да и новые условия требуют новых подходов, решительности. Как мой фирменный?

— Кофе — класс! А "амосовский" чай — вприкуску с яблоком — не пьете? На столе такая замечательная антоновка?

— Разве амосовское яблоко сравнить с моим? Эта антоновка выросла в моем саду! Кстати, однажды я пришел в институт Амосова выступать, а его коллеги говорят мне: "Евгений Михайлович, вы такой худой, как наш шеф!?" Пришлось уточнять: "Я не худой, я — изящный". Чего не услышишь от людей! Вот недавно приехал с фестиваля "Седнівська осінь". Подходит ко мне женщина и говорит: "Я вас видела по телевизору. Вы там кажетесь немного выше. Вы не обиделись?" Я начал ее успокаивать: "Да вы же мне комплимент сделали. Во-первых, потому, что есть мужчины покороче. А во-вторых, мне однажды еще и не такое сказали: "По телевизору вы намного красивее!"

— Что с людьми происходит! Но вы не ответили, почему в последнее время не слышно сатириков.

— Кто вам сказал? Дело в другом: нет популяризации их творчества. На экранах частных телелавочек постоянно мелькают одни и те же лица вчерашних графоманов, хохмачей, человечков года, месяца, недели, "лауреатов" двора, чердака, подвала. Я не могу обижаться, что "позабыт, позаброшен". Но вы мне скажите, какую мою книгу вы в последнее время читали? А ведь только в прошлом году у меня вышло 700 страниц сатиры и юмора. Два тома избранного. Первый — "Профілактика розуму", второй — "Профілактика совісті". Но тираж, увы, 1000 комплектов. Вот вам и весь ответ.

—Но уверены ли вы, что ваших пять или десять тысяч раскупили бы без рекламы? И согласились бы вы платить собственному менеджеру, который решал бы деловые вопросы?

— Самый лучший менеджер — это популярность. Меня многие спрашивают: "Где купить вашу книгу?" Отвечаю: "У меня".

— Скажите, какие взаимоотношения были в коллективе редакции знаменитого "Перца"?

— Там царила творческая, дружеская атмосфера. А еще с самого утречка можно было опохмелиться: с прибывших в Киев поездов в "Перець" шли ходоки. Одни несли жалобы, другие — свои произведения. И те и другие имели при себе "продукцию отечественного производителя". Одно было плохо: некоторые из штатных сотрудников по совместительству работали и штатными "стукачами". В "Перці" существовало правило: деньги на выпивку дают все, но бегает в магазин тот, кто последним поступил на работу. Однажды стукачик решил поссорить меня с Макивчуком, накатал в ЦК анонимку о том, что в "Перці", мол, постоянно пьянствуют, а Дударя посылают за выпивкой. Те вызвали главного редактора и говорят: "Что вы там постоянно пьянствуете, Дударя в магазин посылаете". Он отвечает: "А что я Билкуна пошлю, если он без ноги?"

— Как удалось Вам в столь юном возрасте попасть в коллектив, где работали маститые авторы?

— Я учился на журфаке Львовского университета, а у нас было так принято, что наши студенты проходили практику в западных областях. Восточную Украину "оккупировал" столичный университет. Я же самовольно приехал в "Перець" и сказал: "Хочу у вас практиковаться". Ответственный секретарь Александр Громов ответил мне: "Мы практикантов не принимаем. Кто вас прислал?". Я отвечаю: "Сам приехал". Он смилостивился: "Ладно. Идем к Макивчуку". Судьба благоволила — главный редактор ответил: "Пусть практикуется. Вишню с него не сделаем, но кое-что возьмет? Может, хоть пить нормально научится?" Пить "нормально" за пятнадцать лет я так и не научился. Но зато научился кратко писать: в "Перці" было правило — фельетон не больше трех страниц машинописи. А народную пословицу "Семь раз отмерь, а раз отрежь" перестроил на свой лад: "Семьдесят семь раз отмерь и не спеши резать".

"Я СРАВНИВАЮ СЕБЯ С КУРИЦЕЙ"

— Говорите, что пить нормально не научились? А то по Киеву ходят слухи, что лучше дударевской водки в столице нет. Гоните как прежде?

— Нет. Знакомый случайно разбил стеклянный лабораторный аппарат, на котором раньше делал чудеса. Но зато осталось немного собственного напитка, которым я угощаю в особых случаях? Это — самодельный коньяк. Как-то наш консул в Торонто подарил мне бутылку виски и сказал, что это обыкновенный ржаной самогон, настоянный в дубовой бочке не менее семи лет. Тогда я о себе подумал: у меня нет ржи, чтобы изобрести виски, зато есть виноградный сок, и я могу приготовить коньяк. Купил себе маленькую дубовую бочечку, зафуговал в нее виноградную водку.

— И выдержали семь лет?

— Где там! Пришли гости, я вспомнил о бочоночке, все профильтровал, добавил глюкозы. Некоторые сахар кладут, а я считаю, что глюкоза намного лучше: натуральная. Вкусно получилось!

— Как бы вы оценили стоимость собственного коньяка?

— Не менее 300 гривен за 100 граммов. А если бы еще марку поставить, "личико" мое нарисовать? Кто пил мой коньяк, тот убедился в его качестве: на стенках рюмки остаются полосы, как от масла. Это — дубильные вещества. Конечно, мог бы пойти в магазин купить бутылку, но мне самому интересно сделать. Вот и кухонный уголок тоже мог бы купить в магазине, но сам сделал. Потому что нравится сам процесс работы. Каждый нормальный писатель должен обязательно иметь отдушину в чем-то. Физический труд помогает мозгам не уснуть, потому с удовольствием работаю на даче.

— Ваша квартира небольшая. Она выдает то, что вы ни этой, ни всем предыдущим властям не служили?

— Во-первых, писатель служит не властям, а народу. Во-вторых, у меня в гостях разные люди были. Некоторые из них говорили: "Как вы скромно живете!" Я же могу сказать, что живу вовсе не бедно: имею, что поесть, во что одеться. У меня вроде бы и кастрюль, и других кухонных принадлежностей хватает. Я излишеств не люблю. И благодарю Бога, что принадлежу к категории людей, которые умеют быть довольны тем, что имеют. Порой мне достаточно красивого яблока, умной и доброй книги, чтобы чувствовать себя счастливым. В одном я бываю жадным. Это в творчестве. Тут, действительно, не знаю меры. Кстати, на хуторе, который я в шутку окрестил "Мозамбиком", у меня много рабочих мест и я часто сравниваю себя с курицей, которой, чтобы снести яйцо, порой несколько гнезд попробовать нужно. Так и у меня: одно сочинение пишу под липой, другое — под яблоней. Этим летом сооружал беседку, стучал молотком и вдруг слышу: кто-то точно так же стучит в такт. Присмотрелся: в трех метрах на яблоне сидит дятел и убежище себе сооружает.

— Кстати об убежище. Почему "Мозамбиком" назвали свой тихий причал?

— Я купил свое "имение", в то время, когда шли мексиканские сериалы и все называли свои дачи "фазендами" — новоиспеченным собственникам очень хотелось выглядеть буржуями. А я назвал свою обитель хутором. "Мозамбик" прилип к хутору уже в процессе творческого порыва, когда писал "Письма от Гаврилы из Мозамбика". Однажды мне сказали, что даже консул Мозамбика в Украине поинтересовался моим хутором, жаль, визит не состоялся. Хотя по правде, я был готов к встрече высоких гостей. Даже лодку назвал Лимпопо — как самую большую реку Мозамбика.

— Говорят, юмористы обязательно всех разыгрывают. А вас кто-нибудь разыгрывал?

— Сколько угодно! Но всерьез меня разыграли, когда я оформлял пенсию. Это было что-то невообразимое: "знатоки" из собеса никак не могли охватить своими государственными умами, что такое "фельетонист". Сначала они пять лет стажа в "Перце" мне не засчитали. Но вмешалась добрая женская душа из пенсионного фонда. Я же разыгрывал многих, но не так жестоко. Был известный российский сатирик Леонид Ленч. Мы вдвоем из Союза прилетели в Габрово на Всемирный фестиваль юмора и сатиры. Ленчу тогда присудили премию имени "Хитрого Петра". В рамки фестиваля входило и открытие памятника Чарли Чаплину. Как и надлежит, возле памятника рядом с официальными лицами стоит и новый лауреат — Леонид Ленч. Я стою в толпе зрителей, и габровцы спрашивают: "Кто этот человек в белой кепочке?" И я, не задумываясь, кинул в толпу: "Это сын Чарли Чаплина".

Открыли памятник, и только мы с Леонидом направились в сторону гостиницы, как толпа рванула за нами, окружила, все задают Ленчу вопросы разные. Он цветет, думает, что к нему такой интерес, как лауреату. И вдруг корреспондент радио спрашивает: "Скажите, а вам нравится памятник отцу?" Он опешил. Но быстро нашел взглядом мои улыбающиеся глаза и уточнил: "Внебрачному сыну Чарли Чаплина. Ибо родной его сын вон там стоит и, проказник, улыбается. "Такой молодой?" — посмотрела на меня удивленно журналистка. "А что здесь удивительного, — спокойно ответил Ленч. — Это 131-й ребенок Чарли Чаплина".

— Евген Михайлович, а какая случайность сделала вас еще и артистом?

— Мне кажется, я случайно стал писателем. А в артисты готовился с детства. Помню в первом классе вышел на сцену. Западную Украину только что освободили от белопольского гнета. И мне поручили читать стих о сталинской конституции. Там были слова: "У законі тім стоїть більшовицьке тверде слово: "Хто не робить, той не їсть".

Я вдохновенно продекламировал первую строфу, а на второй заело. И я повторил: "стоїть, стоїть". Дело в том, что когда, уча стих, я торжественно заканчивал: "Хто не робить, той не їсть", отец шутя поправил: "Хто не робить, той — їсть". И на сцене я не знал: как правильно читать — как написано или как отец сказал. Я махнул рукой и ушел. И слава Богу: ведь отцовская шутка могла переселить нас в сибирскую тайгу, и вряд ли бы стал писателем или актером. Кстати, после школы я таки поступал в театральный институт. И успешно провалился.

— Тоже хотели переиначить слова?

— Нет, но свою роль сыграл тоже стих. Максима Рыльского "Вогонь, залізо, і свинець". Он клеймил фашистских захватчиков, а я, читая стихотворение на экзамене так кричал, что если бы Гитлер был живой, он умер бы от страха. Я хитро прикинул: чем сильнее буду клеймить немцев, тем больше понравлюсь москалям. А тогда в Западной Украине бытовало мнение: все, кто живет восточнее речки Збруч — москали. Конечно же, члены приемной комиссии мне этого крика не простили — я разбудил не одного из них.

— Расскажите, пожалуйста, свой любимый анекдот.

— Лучше расскажу анекдотический случай. Звоню знакомому. Поговорили. Говорю: передай привет жене?. Он: "Хватит! Я уже два года назад передал". "Что случилось?" — спрашиваю.

"Ты позвонил так же рано, как сегодня. Я сказал, что своим звонком поднял меня с кровати, оторвал от жены. Она никогда этого не простит". Ты сказал: "Возвращайся в кровать. Исполни свой супружеский долг, как никогда не исполнял, и скажешь, что это привет от Дударя". Я постарался. А на следующее утро жена только открыла глаза, спрашивает: "А что Дудар сегодня привет не передавал"? Так длилось до тех пор, пока я не сказал, что Дудар улетел за границу и приветы будет предавать только по большим праздникам".