МИХАИЛ ДЕРЖАВИН: "Я — НАШЕНСКИЙ!"

Скоро украинские зрители увидят музыкальный фильм "12 стульев" по мотивам одноименного романа Ильи Ильфа и Евгения Петрова, снятый телеканалом "Интер" и российским "Первым каналом". О мюзикле мы рассказывали нашим читателям, напомним, что кроме Николая Фоменко, Анжелики Варум, Ильи Олейникова, Клары Новиковой, снялся дуэт замечательных артистов Александра Ширвиндта и Михаила Державина в ролях Ильфа и Петрова. Кстати, знаменитый тандем на днях получил премию "Кривое зеркало" на кинофестивале в Новгороде "Улыбнись, Россия!" за вклад в комедию. О вкладе артиста в культуру и жизнь зрителя мы поговорили с Михаилом Державиным.

"ПЛУЧЕК НАЗЫВАЛ МЕНЯ НЕ ТАЛАНТЛИВЫМ, А ДАРОВИТЫМ"

— Вы выбрали делом своей жизни актерскую стезю, идя по стопам своего отца...

— Да, вообще, все к этому шло с детства, поскольку я родился в актерской семье. Отец мой, Михаил Степанович Державин, был актером Театра имени Евгения Вахтангова. Работал он среди потрясающих вахтанговцев, организовавших театр, и сам был представителем первого поколения после организаторов театра. Я также дослужился до его звания, я народный артист России. Вспоминаю это потому, что как-то в ВТО был вечер памяти Владимира Хенкина, там ко мне подошла одна старая актриса и сказала: "Миша, как же ты похож на своего папу!" Затем, как и многие актерские дети, я поступил в театральный институт. В данном случае я просто перешел из своего подъезда в соседний — Театральное училище имени Щукина, которое впоследствии и закончил. Это было время оттепели, пора новых веяний в театре, в стране, и Театр Ленинского Комсомола пригласил группу молодых актеров, совершенно обновив свой состав. В этом театре мы с Александром Ширвиндтом проработали до 1967 года, после чего с Анатолием Васильевичем Эфросом в уже начавшиеся тяжелые времена перешли в Театр на Бронной, где я проработал месяцев девять. А потом Андрей Миронов и Марк Захаров подошли ко мне на каком-то вечере и сказали: "Миша! Приходи к нам в театр! Валентин Николаевич Плучек ищет молодых артистов". Затем я встретил на улице Папанова, который тоже сказал: "Давайте с Шурой к нам в театр! Вы нам очень нужны!" Так мы поступили в Театр сатиры. Я, правда, чуть раньше, чем Александр Анатольевич.

— А кто оказал наибольшее влияние на ваше актерское становление?

— Театр имени Вахтангова и мой отец. Когда я родился, думал, что весь мир существует вокруг театра и что театр — главное в мире. Я ночевал в Вахтанговском театре, вместе с театром был в эвакуации в Омске, затем познал опыт других театров, видя работы замечательнейших актеров. Достаточно вспомнить такие имена артистов театра "Ленком" как Софья Гиацинтова, Серафима Бирман, Владимир Соловьев, Александр Пелевин. А уж когда пришел в Театр сатиры — какие тут актеры, партнеры! Я в нынешнее время рассказываю дома о тех, с кем был знаком, и думаю: "Боже! Какой я старый!" Но мне посчастливилось встречаться с этими людьми, причем не только с актерами, но и с музыкантами. Мы ведь дом театральный, и если было какое-то событие в послевоенной Москве, допустим, концерт Рихтера в клубе Горбунова в Филях, где оркестром дирижировал Мравинский, то нас, маленьких ребяток, везли на этот концерт на трамвайчике. Такие концерты запоминаются на всю жизнь. Или, например, сидим в Большом зале Консерватории, и к нам в ложу входит Сергей Сергеевич Прокофьев. Длинный, высокий, лысый, и видеть его — большое счастье! Впоследствии я познакомился с Шостаковичем, Хачатуряном.

— А как образовался дуэт с Ширвиндтом?

— У него сходная с моей биография. Его мама — филармонический деятель, папа — скрипач. У нас и наших семей были общие знакомые, Шура приходил к нам в дом, отмечали вместе Новый год и дни рождения. Правда, он чуть постарше меня, а в том возрасте два года разницы казались пропастью. Дальше все шло параллельно. У Шуры хорошие организаторские способности, он руководил капустниками в "Ленкоме" и в Доме актера. Сначала мы были любимцами театральной общественности, а затем и телевидение начало нас показывать. Мы ведь первые "Огоньки" вели, также были такие самостоятельные передачи как "Семь нас и джаз", в которых участвовали Андрей Миронов, Всеволод Ларионов, Михаил Козаков.

— У искусства должна быть какая-то задача?

— Это сложный и в то же время часто встречающийся вопрос. По этому поводу написаны сотни томов, где одни считают, что искусство существует ради искусства, другие трактуют искусство как необходимость. Я не хочу сказать, что для моего поколения в нашей стране искусство было помощником, но оно помогало жить людям. Я недавно слышал мысль о том, что много было написано антивоенных произведений, но ни одно из них не помогло предотвратить войну. Ни одно! Но эти произведения помогали выжить во время войны.

— Вам повезло с талантом?

— Валентин Плучек подразделял актеров на способных, даровитых и талантливых. Меня он называл даровитым. Не талантливым, а даровитым. Ему, наверное, было видней, хотя и я с этой оценкой согласен.

— Михаил Михайлович, за последние лет двадцать аудитория изменилась?

— Происходит так, что я старею, а аудитория молодеет. И это хорошо, что молодые ходят в театр.

— А перемены в эмоциональном плане есть?

— Да! Аудитория стала более раскрепощенной. Может, это произошло от массовых представлений, от рок-концертов. Люди посреди действия, когда что-то удачно сыграно, кричат: "Браво!", молодежь стала более свободной.

— Вы упомянули рок-музыку...

— Я просто не представляю себя вне музыки. В юности мы видели выступления прекрасных оркестров. Приезд оркестра Бени Гудмена или Дюка Эллингтона — это потрясающе! А первый приезд Ив Монтана! Когда он вышел в коричневом костюме, в необыкновенных ботинках, от прожекторов его изображение проецировалось на огромный экран! За роялем сидел Боб Кастелло! Все это происходило в только что открывшемся Дворце спорта в Лужниках, нам было по семнадцать-восемнадцать лет.

"МИРОНОВ НИКОГДА НЕ СМЕЯЛАСЯ НАД ДРУГИМИ, ХОТЯ БЫЛ ОСТЕР"

— Какие требования сейчас предъявляет зритель к артисту?

— Интересно то, что в разные времена предъявляются разные требования. В недалеком прошлом человек, сыгравший Ленина, не мог сыграть отрицательного героя, даже если ему этого и хотелось. Щукин играл Тарталью, а потом — Егора Булычева. Горький увидел его в этой роли и сказал: "Он мог бы играть Ленина". Ему говорят: "Но он же играет Тарталью!" На что Горький ответил: "Да, но он играет и Булычева!" У каждого зрителя свое видение артиста. От этого видения хочется удрать, но тем самым можно лишиться зрительской любви. Это вопрос тоже очень тонкий. И когда зрителю предлагают свой образ, несколько отличный от привычного, то зритель начинает это ценить: дескать, актер и это умеет, и так сыграть может.

— С коллегами у вас всегда отношения складываются ровно?

— Не-е-ет! Театр — это супержизнь! Это олицетворение государства. Например, рыночные отношения в театре начались задолго до того, как о них заговорили политики. В театре никто за тебя по блату роль не сыграет. Это невозможно!

— Вы работали с Андреем Мироновым...

— Андрей был актер божьей милостью. Он был очень трудолюбив, и его любовь к театру передавалась остальным. Мне посчастливилось играть почти во всех спектаклях, которые он поставил как режиссер. Его жизнелюбие, темперамент, отношение к стране, к зрителю было необыкновенно трепетное, болезненное. Андрей понимал, что останавливаться нельзя. Он опережал время, многое видел и знал, очень много читал. Людей, которые, по его мнению, были недостаточно эрудированы, он хотел подтянуть к себе. Никогда не смеялся над другими, хотя был очень остер. В нем было все то лучшее, что можно пожелать себе.

— Никогда не хотели эмигрировать?

— Нет. Во-первых, у меня нет никаких родственных связей с Израилем, а во-вторых, я такой нашенский артист. Да и вообще, в моем возрасте начинать новую жизнь — очень сложно. Но я люблю ездить на короткие гастроли, встречи, фестивали за пределы страны. Это очень хорошо. За-ме-ча-тель-но! И страны хорошие, и зритель прелестный! Театр сатиры часто бывал на гастролях за границей. А когда мы с Александром Анатольевичем в нынешнее время ездим туда выступать, то выступаем, как правило, перед бывшими нашими гражданами. Нас великолепно принимали в Германии, во Франции, Италии, США, Канаде, Австралии.

— Тамошний зритель отличается от нашего?

— Если у иностранцев возникает любопытство и удивление: "Ах, какой театр из Москвы!", то у эмиграционных кругов — огромная радость: "Боже мой! Приехали старые любимцы-знакомые!"

— Свободное время чему посвящаете?

— Чтению классики. С возрастом понимаешь, как много не прочитано. И дома стоят книги, которые я не читал. Всего Достоевского не прочел, например. Толстого. Лишь Чехова прочел все, что у него напечатано. Это радость! Еще я люблю отвлечься от всего и что-нибудь помастерить, это у меня получается. Нравится рыбалка: сидишь, думаешь не о рыбке на крючке, а о новых творческих задумках, приходят интересные мысли. Шура тоже сидит, дремлет, курит. Затем крикнет через реку что-нибудь смешное, важное!..

— Имея неограниченные силу и возможность, что бы вы сделали?

— Я бы навел порядок в экономических, социальных и политических взаимоотношениях между людьми. Чтобы в нашей могучей, сильной и прекрасной стране был разумный порядок. Но я делал бы это, не довлея и не президентствуя.