"ДА ВИНЧИ ОПИСАЛ СЕРДЦЕ, КАК СПИРАЛЬ. Я ЗНАЮ, ЗАЧЕМ ПРИРОДА УСТРОИЛА ИМЕННО ТАК"

Газета "Сегодня" давно дружит с директором Института сердечно-сосудистой хирургии имени Н. Амосова Геннадием Кнышовым и пишем о передовых операциях, которые делает его коллектив. Еще кандидатская диссертация директора обозначила шесть новых направлений в хирургической тактике, а докторская прозвучала как принципиально новое слово в кардиохирургии. Сегодня его команда разрабатывает пять пионерских идей, например, новый взгляд на анатомию сердца. И когда мы узнали о присвоении Геннадию Кнышову звания Героя Украины, тут же позвонили и поздравили. "Да не чувствую я себя героем! — рассмеялся академик. — Хотите звезду посмотреть? Ладно, она на даче у меня, но для вас привезу..."

СЕРДЦЕ ТОЖЕ ГЕОМЕТРИЧЕСКАЯ ФИГУРА

— Геннадий Васильевич, слышала, что вы совершаете революцию в сердечной анатомии. Разве человеческий организм не изучен до миллиметра?

— Отвечу так: мы имеем новый взгляд на анатомию и, соответственно, физиологию сердца. Еще Леонардо да Винчи заметил, что сердце — это спиралевидная мышца, но для чего она такая, не понял. А кардиологи не изучали — не было надобности. Теперь она появилась. Например, эти знания необходимы при лечении сердечной недостаточности с помощью электростимуляции. В этом плане у нас действительно пионерские научные разработки. И уже около 130 человек мы пролечили по-новому. Однако новое всегда продвигается тяжело. Когда за рубежом делаю доклады о том, что сердечная мышца — это практически лента, что сокращается она винтообразно, и объясняю, какие возможности в связи с этим получит хирургия, мне говорят "интересно", "это революция!", но многие не готовы воспринять новое. Заканчиваю доклад — или аплодисменты или гробовое молчание. Сложно сломать стереотипы, менять взгляды! Возможно, этими знаниями воспользуются новые поколения кардиохирургов.

— А почему вы вдруг занялись этим винтообразным сокращением, и что это вообще такое?

— Вот как вы отжимаете мокрое белье? — таким странным вопросом на вопрос ответил академик. — Правда же, выкручивать гораздо эффективнее, чем просто сжимать? Точно так и сердце: мышца сокращается последовательно, при этом орган меняет свою форму — скручивается и вытягивается. Очень мудрый механизм создала природа! На это я обратил внимание года два назад, когда мы начали оперировать больных с инфарктом миокарда на работающем сердце. При этой технологии орган нужно вынуть, чтобы с любой стороны можно было накладывать шунты. Вот тогда я увидел, как сердце закручивается. Даже снимал это на видео. А в прошлом году был в США на конгрессе, где американский кардиохирург Бакберг сделал доклад по поводу винтообразного сокращения сердца и лентообразного строения мышцы. И показал раскрученную ленту. Словом, мы примерно в одно время обратили на это внимание. Потом я поднял литературу, и оказалось, что периодически о спиралевидной мышце писали в разных странах. Но как это применить на практике, ученые не знали. Мы же начали изучать сердечную недостаточность, связанную с патологией мышцы, исследовать нарушения синхронности и последовательности сокращения различных ее участков. Отсюда и новый подход к лечению.

— И какова длина ленты человеческого сердца?

— Сантиметров 80, но это лента свиного сердца. Оно почти такое же, как человеческое. Мы раскручивали только свиные сердца. Понимаете, здесь есть этический момент: ведь чтобы отделились оболочки, разделились волокна мышц, их нужно хорошо отварить... Хотя, интересно было бы изучить сердце с патологией, понять, как формируется порок. Мы уже знаем, что сердце — это не совсем лента. Там есть много волокон, которые переплетаются и связывают разные ее участки. Если их отсечь, будет лента. Именно за счет того, как нервные импульсы проходят сквозь эти волокна, происходит винтообразное сокращение всего органа.

— Выходит, кардиохирурги научились делать сложнейшие операции, а в тонкостях строения сердца и его физиологии не совсем разобрались?

— Отчасти да. При сердечной недостаточности медики научились стимулировать мышцу током. Но почему метод работал или не работал в 30% случаев, если проводить электроды через сосуды, никто объяснить не мог. Поставишь электрод в одно место — есть эффект, на сантиметр ниже — нет. Мы объяснили: важно знать, в какой участок мышцы, в какие волокна подавать ток — в те, что закручивают сердце, или в те, что подтягивают его и уменьшают длину. Теперь мы можем определить, какой участок этой ленты в каком сердечном цикле участвует, и безошибочно стимулировать мышцу, а не гадать. Кстати, разработка вопроса о лентообразном строении сердечной мышцы и винтообразном сокращении по значимости приравнивается к открытию строения кровеносной системы Гарвеем, — так высказался Бакберг.

— Да Винчи все подчинял геометрии. Сердце — геометрическая фигура?

— Не совсем, но в нем работают законы геометрии. Да Винчи заметил, что сердце сформировано по принципу золотого сечения. Пропорции его желудочков и камер соотносятся не 50 к 50, а 40 к 60. Это принцип наиболее устойчивого и стабильного функционирования всего, что есть на Земле. К примеру, человеческий глаз воспринимает мир в соотношении золотого сечения. Наше артериальное давление в идеале тоже 120 на 80 — пропорции те же. Есть этот принцип в музыке, физике, математике. Когда был в Париже, отметил, что там легко себя чувствуешь, радостно на душе просто от того, что гуляешь по городу. А ведь там ширина улиц и высота домов подчинена золотому сечению. А в Манхэттене небоскребы и узкие улочки, потому и ощущаешь, как что-то давит на тебя. Это все я позже нашел в книжке о золотом сечении. Мы тоже обнаружили кое-что. Сейчас выводим новые гидродинамические и электрофизиологические параметры сердца на основе принципа золотого сечения, как наиболее стабильной системы. Думаю, найдем, чем удивить коллег на международных конгрессах.

"ХОТЕЛИ СООБЩИТЬ О НАГРАДЕ, А Я МОБИЛЬНЫЙ НЕ ВКЛЮЧАЛ"

— Геннадий Васильевич, вы знали, что вас собираются представить к награде Героя Украины, или весть об этом застала врасплох, когда вы были, допустим, со скальпелем в руках?

— Еще летом Национальная Академия медицинских наук представила материалы в Администрацию Президента. Но, в силу разных причин, не сложилось. Все и забыли об этом. Но потом сюрпризы посыпались, как из рога изобилия. Недавно поехал в Москву на международный конгресс кардиохирургов, где должен был делать доклад тот самый американец Бакберг. К слову сказать, за этот год он, увы, не продвинулся. В Москве нам двоим вручили самую престижную в кардиохирургии награду — Золотую медаль имени Бакулева от Российской академии наук. Кстати, в Российскую академию меня избирали тоже с иностранцем — известным французским профессором Фонтеном. Это очень значимая фигура. Есть даже операции Фонтена.

— А операции Кнышова есть?

— Нет... — засмеялся Геннадий Васильевич. — Но такое парное совпадение приятно и знаменательно для меня. Когда мне вручали медаль, в это же время искали из Киева, чтобы сообщить о награждении Звездой Героя. Но я два дня не включал мобильный… На этом сюрпризы не закончились: сразу же в вестибюле института мне посчастливилось купить билеты в Большой театр на мою любимую с детства оперу "Евгений Онегин", причем в канун закрытия театра на двухлетний ремонт!

— Наверняка в детстве слушали пластинки дома на стареньком патефоне…

— Да. Патефона того нет. Кто знал, что это будет раритетом?! А приобщился я к театру еще в Донецке, когда был комсоргом курса в институте. Отвечал за художественную самодеятельность, распространял билеты. Всегда посещал филармонию, оперный театр. Когда Николай Михайлович Амосов предложил учится в аспирантуре у него в институте, полюбил киевские театры. Знал весь репертуар. Правда, в то время ходил сам. Я тогда жил в общежитии с четырьмя коллегами, но компании ребята мне не составляли.

— По-моему, прекрасный досуг для мужчины, у которого семья осталась в Донецке...

— Не скажите! У нас был особый режим. Пять человек в двух комнатах, три кровати и один стол на всех. Приходили из клиники в четыре. Ложились спать. Дежурный готовил ужин, как правило, жарил картошку, подавал капусту и чай. В семь вечера все поднимались и перед трапезой выпивали по гранчаку... Помните, были такие граненные стопки по 100 граммов? Вот ее — полную рыбьего жиру. Другого позволить себе не могли — получали всего по 72 рубля 50 копеек. А рыбий жир дешевый и полезный. После этого каждый на своей койке садился и раскладывал материалы. До 11 вечера, поджав ноги, писали статьи. Кандидатская моя так родилась. Потом приходили в клинику, смотрели прооперированных пациентов. Сестры нас подкармливали тем, что оставалось с раздатки. В час ночи возвращались и снова работали пару часиков. В 9 утра — "пятиминутка" в клинике, обход и в 10 уже мы были в операционной. И так три года.

— Вы так сказали гранчак… Мысли крамольные закрались.

— Выпивали только по воскресеньям и покупали дешевое сухое вино — то ли "Надднестровское", то ли "Надднепрянское". Часто устраивали культпоходы: собирались впятером в часа четыре дня, спускались по Протасовому спуску пешком на Красноармейскую. На пересечении Саксаганского там справа гастроном, напротив сейчас книжный, а раньше был пустырь. На том месте стоял ларечек, в котором армянин делал своеобразные шашлыки. Он резал мясо, как на шашлык, бросал на огромную сковороду, туда лук, помидоры, перец. Все это кипело в соку, а он мешал блюдо руками. Пальцы и ладони были настолько заскорузлые, что температуры не боялись. Мы брали на нашу компанию целую сковороду — получалось по две порции каждому и по бутылке вина на брата. Так отдыхали с мясом раз в неделю. Еще мы ели мясо и пили вино, когда я привозил с охоты дичь. Гостей приглашали. В этом случае, правда, праздники немножко затягивались.

ШЕЛ НА ОХОТУ, ХОТЬ КАМНИ С НЕБА ПАДАЛИ

— Помню, первый раз на охоту меня взял отец в День Победы — 9 мая 1945 года, — мечтательно заговорил Геннадий Кнышов. — Мне дали ружье, выписали охотничий билет. Лишь добавили пару лет, ведь мне было одиннадцать, а билет давали с четырнадцати. Так что мой охотничий стаж почти 60 лет! С тех пор и до 1972 года ни разу не пропустил открытия и закрытия сезонов на пернатых и зайца. А в 72-м я уехал в Америку как раз в октябре. В день открытия, в воскресенье, шел по Манчестеру в клинику. Падал снежок. И такая тоска охватила: там друзья мои, с ружьями, на охоту, а я — здесь, один… Потом стал пропускать. Изменилось само отношение к охоте. Ведь раньше это было подспорье к нашему столу. Жаркое, суп, борщ — вкуснятина! Из перепелиного пуха подушки делали. Это же дефицит. Еще был громадный азарт. Страсть страшная! Накануне открытия не мог спать, снились кошмары: я мажу, дичь убегает, я догоняю. Стремился на охоту независимо от погоды. Хоть камни с неба падали! Теперь же отношусь спокойно. Если раньше шел в дождь, снег, ехал на попутках, то сейчас спрашиваю, чем будем ехать, в какой гостинице ночевать. Не переживаю, если пропустил дичь или промазал — и охота была, и живность живая осталась. Отпала и необходимость — все сытые, не надо убивать ради пропитания. И жена меньше ругается, раньше укоряла: "За что убил беззащитное, что оно тебе плохого сделало?.."

— Форму поддерживаете?

— Конечно! К тому же, мне подарили новое ружье — итальянское Парелли, пятизарядное — очень хорошее. За октябрь-ноябрь подстрелил волка в Черниговской области, в Кировоградской — оленя. На рев его сманили. Элитная охота была. Недавно убил кабана. Он летел через дорогу из кустов в кусты. Секунда времени! Я за метров пятьдесят стоял. Выстрелил два раза и дважды попал. Приятно осознавать, что ты в форме. Эх, это бы ружье и возможности да в молодости! На открытие с внуком ездил. Но он охотничать не хочет. На рыбалку — так-сяк соглашается. Совсем другое поколение, им компьютеры подавай. Не хочет молодежь быть на природе, плавать, бегать.

— Кого-то из коллег приобщили к охоте?

— Здесь особо о моей страсти не знают. Правда, два моих ученика начинали охотиться со мной. Это Василий Лазаришинец, замдиректора по научной работе, и Илья Емец, директор детского кардиоцентра.

— Вы такой же строгий директор, как Амосов?

— И я шашкой рублю, конечно. И крепкое словцо применяю, — спокойно говорит Геннадий Васильевич, задумывается и продолжает эмоционально. — Не могу терпеть равнодушия к науке, к пациентам. Особенно когда на утренней "пятиминутке" кто-то докладывает о смерти пациента и оправдывается, дескать, вы же знаете, какой тяжелый порок, сколько бы он еще прожил… Меня это выводит из равновесия. Этот треп "мы сделали все, что в наших силах" терпеть не могу! Значит, не рассчитал свои силы, не изучил течения болезни и пошел на авось. Ведь человек пришел сюда своими ногами. Должен и уйти сам. Мы обязаны облегчить его состояние или не сделать хуже. Ведь не палачами работаем! Да, статистика смертности очень низкая — 3,2%. Делаем 5 тысяч операций в год. Но это голые цифры. А что они значат для семьи, когда их родной человек попал не в те проценты?! Да, все ошибаются. Но если человек не хочет признавать просчет и лжет, готов по морде бить за ошибки.

— И действительно бьете?

— По крайней мере, очень хочется так сделать. Но я запрещаю оперировать месяц. Заставляю литературу читать, учить. Если честно, хирург каждый раз умирает со своим больным. Ужасно, когда в операционной ситуация выходит из-под контроля, что ни делаешь — не помогает, а пациент лежит беспомощный. Это очень тяжело переживать. Еще хуже — сообщать родным о случившемся. Порой сделаешь невозможное, чтобы выйти из операционной с хорошей новостью.