" CО ВРЕМЕНЕМ ТОВАРИЩЕЙ СТАЛО НАМНОГО МЕНЬШЕ,БОЛЬШЕ СТАЛО КОЛЛЕГ"

Александра Збруева сложно представить взбудораженным, кричащим, таким, кок в фильме "Ты у меня одна". Вот Григорий Ганжа из "Большой перемены" — это да, это характер Збруева. Вот таким я его и увидел. Кстати, при всех его заявлениях, что сейчас он в душе уже не лирик, в нем все же великолепно жив дух того утонченного романтизма, которого сейчас так мало.

"МЫ — ПОЛУСЛЕПЫЕ КОШКИ"

— Александр Викторович, как вам сейчас живется?

— Собственно, как и всем. Не очень просто. Но это не жалобы, а просто констатация факта. Приходится выбираться из трудностей вместе со всеми, один не выберешься.

— Трудности какие?

— А всяческие. Понимаете, очень многое разрушилось. Хочется в этот момент сказать про государство, про ту систему, в которой мы существуем, и об окружающей нас неразберихе, потому что мы всецело от этого зависим. Мы зависим от одного-двух человек, от их движения влево или вправо все меняется в нашей стране, в государстве. Хотя культура, мне кажется, должна быть непоколебима, культура должна развиваться очень гармонично — ведь это то, что будет вечно. Она может переходить из одной формы в другую, но она не должна зависеть от одного человека в государстве.

— А вы видите возможный выход из этой ситуации?

— В "Трех сестрах" Чехова одна из сестер говорит: "Если бы знать... Если бы знать..." Мне кажется, никто ничего не знает. Сейчас все полуслепые, что ли. Полуслепые, но не котята. Котят можно пожалеть, а нас уже не жалеет никто. Мы полуслепые кошки, все тыкаемся куда-то на ощупь, все идет путем тыка. И мне кажется, в такой ситуации очень трудно что-либо предсказать. Сказать можно, что страна сама по себе очень богата от природы — и теми ресурсами, что находятся в земле, и теми, которые ходят по этой земле: человеческие умы, таланты, личности.

— Когда пришла перестройка, какие перемены вас обрадовали, а какие огорчили?

— Тогда мы к этим переменам, свалившимся нам на голову, были не готовы. Мы, сидя на кухнях, говорили крамольные вещи. Сегодня это привычные слова, но все равно мы не были готовы к этим переменам. Что такое свобода? Мы как бы издалека ее видели, а сегодня нам ее вроде бы дали, но оказалось, что это тоже не очень-то свобода. Свобода — это что, ходить по улицам и говорить вслух свои протесты и согласия? Нет. Должна быть свобода выбора, свобода творчества, свобода полета и движения вперед, но все это замыкается где-то наверху: все-таки что-то сегодня можно, а что-то — нет, и человек это ощущает. Может быть, это не только в нашей стране, а и везде. Но ранее, предположим, была стабильность, была гарантия определенного минимума, и человек мог не думать о том, что завтра у него не будет куска хлеба. У него был кусок хлеба. Чтобы было больше, нужно было напрягаться, крутиться. Но минимум для того, чтобы не умереть, был. Сегодня как бы есть все, есть и хлеб, и масло, и еще сверху масла, но далеко не у всех.

Это касается и нашего дела, нашей профессии актерской. Театр все же держится. Я говорю даже не о "Ленкоме", потому что интерес зрительский к нашему театру присутствует, хотя и не тот, что был раньше, потому что раньше человек приходил в театр и хотел услышать то, о чем он мог подумать, но не мог сказать вслух. Сегодня зритель за этим уже не идет, потому что об этом он слышит на каждом углу, и, может быть, более интересно, чем это сказано в театре. Так что к театру иногда тоже интерес снижается. Сегодня в театр ходят, как правило, на громкие имена, на очень яркие постановки. Ведь сегодня никто не держит фигу в кармане, сегодня говорят то, что все знают. Ничего нового не сообщают. Все ждут: когда же новое сообщат! И сегодня зритель идет на действо: главное, чтобы не было скучно.

Я сам очень многого не знаю, но чисто интуитивно понимаю: мы совершенно справедливо выбросили многое плохое, но, выбросив, необходимо как можно быстрее найти новое. У нас этот поиск затянулся. Может, потому, что страна огромная. И в политические вещи мы скатываемся потому, что все взаимосвязано. "Ленком" по-прежнему аншлаговый. А это не часто встречающееся явление. Понимаете, сегодня мы тоже не у себя, не у себя дома, это не наш дом. Это вроде бы наша земля, на которой ты родился, прожил на Арбате, где ходили твои мать, отец, бабушки, дедушки. Кто-то приехал с периферии, говорит, что его земля та. Но сегодня эта земля не наша. На ней строится что-то неведомое нам. Нам неведом капитализм. Он прекрасен в лучших своих проявлениях, он намного сильнее и мощнее, чем та система, в которой мы прожили семьдесят лет, но мы не понимаем и не знаем капитализма, а ведь он имеет, по всей вероятности, и колоссальнейшие минусы, о которые мы сегодня разбиваем себе физиономию.

"ОТ ЖЕНЫ ВЕДУЩЕГО АРТИСТА МОЖЕТ ЗАВИСЕТЬ НАСТРОЕНИЕ ЦЕЛОГО КОЛЛЕКТИВА"

— Вы сказали: "Главное, чтобы не было скучно зрителю". Неужели приходится угождать?

— Конъюнктура все равно существует. Причем, очень мощная и очень сильная — и в кинематографе, и в театре, но нет особой задачи, мол, сейчас я выйду на сцену и чем же мне заинтересовать зрителя. Главное, чтобы я для зрителя был понятен, чтобы зритель почувствовал то живое, что ему предлагается, и чтобы это живое стало и его, и моим. Сейчас зритель не очень любит ребусы, он любит прийти, увидеть и сопереживать. Я уже долго живу на свете и вижу, что главное — понять сегодняшнего и молодого человека, и человека среднего возраста, и пожилого. Сегодня возраст — если человек мыслит — не играет особой роли. Физически — да, есть разница, но поиск и активность этого поиска одинаковы для всех. Раньше была пионерия и вздрюченная комсомолия, которая все делала с песнями и плясками, а сегодня человеку надо выбираться, причем не в одиночку, поскольку мы крутимся в общем круге и очень завязаны между собой. И эйфория нашей свободы, нашей вседозволенности, что нам все можно, уже прошла.

— Александр Викторович, какие мысли у вас возникают, когда вы смотрите фильмы прошлых лет с вашим участием?

— Вы знаете, все словно из другой эпохи, другого времени. Сегодня на это смотришь и улыбаешься. На взрослых людей на экране смотришь, как на детей. Но эта наивность не дурковатая, потому что там было и мышление свое, и что-то дорогое, оставшееся там, в прошлом.

"РАНЬШЕ ЧЕЛОВЕКУ ЧАСТО ПОРТИЛИ НАСТРОЕНИЕ"

— Что вам импонирует и что не нравится в сегодняшних молодых людях?

— Мне все импонирует. Импонирует, что они все находятся в движении, никто не сидит и не ковыряет в носу. И сейчас многое зависит от самого человека. Не все, конечно, потому что от дяди наверху тоже многое зависит, но все-таки сегодня есть невероятно умные молодые люди, которые в двадцать пять лет не воруют, а приобретают законным путем миллионы, открывают банки, делают свое дело. Неправда, что все вокруг воруют. Я знаю людей, которые в двадцать пять лет, что называется, имеют целое состояние. Это голова, это мышление, это человек, который в короткое время очень четко и быстро соображает. А принося себе доходы, он и другим приносит пользу, вокруг него сколачивается группа людей, которые участвуют в его деле, которые тоже начинают хорошо жить.

Нельзя ко всему относиться, ахая и охая, даже если все сложно и непросто, хотя, я думаю, молодежь очень хорошая и очень отличается от молодежи, к которой я принадлежал. Нынешняя молодежь более рациональна, она больше просчитывает наперед, больше знает, больше видела, у нее есть выбор. Раньше не из чего было выбирать. Человек жил и как бы сам себе создавал настроение, которое часто портили.

— Вы сказали о молодых людях, которые пошли по пути бизнеса. А если у человека, например, творческое предназначение, ведь ему тоже нужна материальная база, особенно в начале пути.

— Вы знаете, вот, к примеру, театр в нашей стране никогда не приносил дохода, и таланту, конечно, надо помогать. Витает изречение: "Таланту надо помогать, бездарности пробьются сами", но это сложный момент, безумно сложный. И в нашей жизни происходит колоссальнейшее количество ошибок. Помогают зачастую совсем не тому, кому нужно помогать. Но в этом, к сожалению, существуют и какие-то чисто вкусовые вещи. Талант можно даже не сразу распознать, он проявляется подчас лишь со временем, а бывает, время прошло — и талант улетел. Или не талант, а сам человек — человека нет... Кто знал при жизни Ван Гога, что он гений? А ведь это далеко не единичный пример. Но что касается сегодняшнего дня — это бесконечно сложный труд, потому что даже если человек талантлив, его нужно выпестовать, его нужно разгадать и дать ему дорогу.

А театр — это такой организм, где очень легко можно затеряться. Здесь тоже существуют свои правила, которые зритель вроде бы и не должен знать. В театре идет своя жизнь: кто-то кого-то любит, кто-то кого-то — нет. Здесь тоже свое маленькое государство. От жены какого-нибудь ведущего артиста может зависеть настроение целого коллектива.

"ТАЛАНТЛИВЫЕ ЛЮДИ "УЛЕТАЮТ" В "МЫЛЬНЫЕ ОПЕРЫ"

— Скажите, а есть ли что-нибудь общее между театром и коммунальной квартирой?

— М-м... Нет. Сегодня нет. Сегодня люди в театре очень разъединились. Раньше театр жил по-другому. Сегодня театр разъединился не потому, что ты не проявляешь к нему интерес, а потому, что происходящее вокруг утаскивает тебя в сторону. Если служишь только лишь театру, сегодня это не дает возможности выжить. Как я уже говорил, в прошлое время была гарантия минимума, мне не надо было бегать повсюду, а нынче актеры и художники вынуждены "убегать" в другую сторону, им нужно выживать. Но я знаю, что такое коммунальная квартира, я жил в такой, и общего ничего не вижу. Сегодня люди утеряли связь между собой, дворовую связь, дворовое братство, братство улицы, города. Так же и в театре: товарищей стало намного меньше, больше стало коллег. Товарищи, которые проверялись на чем-то в прошлое время, остались просто коллегами. Если бы я был помоложе, может, я и переживал бы по этому поводу, а сегодня — нет, потому что у меня сегодня вне театра товарищей может быть больше и они могут быть интересней, нежели театральные. Но мне нравится молодежь в сегодняшнем театре, например, Саша Лазарев, Витя Раков, Сергей Чонишвили. Может, не назвал кого — не в обиду. Они преданы театру, я вижу, как им порой тяжело приходится, но в то же время что-то другое их утаскивает от театра — у них семьи, заботы о доме, а та зарплата, которую мы сегодня получаем в театре... Видите, как бы проза, но сегодня это совсем не проза. Прозой это было раньше: ах, о деньгах не говорить. А сегодня это мой покой, это мое свободное состояние мышления над ролью, над тем, что мне сегодня предлагают. Раньше можно было отказаться от многих предложений, сегодня же отказываются намного меньше, к примеру, от фильмов: их почти нет, и даже талантливые люди хватаются за очень посредственные сценарии, "улетают" в "мыльные оперы". Это опускает многих актеров или, в лучшем случае, они топчутся на одном месте в этих пятидесяти сериях.

— Александр Викторович, а вы лирик в душе?

— Я? Сейчас — нет. Бывает, я нахожусь в лирическом состоянии, время от времени попадаю в него, но жизнь сегодняшняя не позволяет все время быть лириком. Вообще, в каждом человеке есть лирик, но жизнь очень многое диктует. Я не знаю, что будет завтра, даже не знаю, что будет сегодня. Поэтому не до лирики.

— Вы пробовали свои силы в чем-нибудь, помимо актерского дела?

— Только для себя, очень-очень для себя. Что-то калякал, что-то пописывал, но я не решился представить это на широкую публику. У меня не хватило наглости. Хотя есть люди, которые, помурлыкав дома, решают, что они могут завлечь большую аудиторию, и пытаются это сделать. Я не зло это говорю. В какой-то мере это их поиск, попытка самоутверждения. Но мне трудно себя предлагать; мне ближе, когда меня выбирают.

— Вам присуща самоирония?

— Да. Это спасает. За самоиронией можно скрыться, не договорить что-то, подумав об ином. И отношение несерьезного к себе и как бы несерьезного к другим. Ирония — это замечательно.

— Что является вашей надеждой в жизни?

— Надеждой? Ну, не то, что "надежда — мой компас земной". Ни в коей мере не это. Надеждой? Не знаю... Не знаю... Вы понимаете, Бог, отец с матерью подарили нам эту жизнь, в этой жизни есть очень много радостного, безумно радостного! Замечательный день сегодня, красивые люди, красивая молодежь, красивые женщины идут мимо. Или не мимо. Казалось бы, простые вещи, но это и есть жизнь. Встречаешь хорошего человека, есть о чем поговорить, есть о чем подумать. Сегодня, предположим, идет хороший спектакль или фильм, который я увижу, или я пойму для себя что-то новое. Конечно, наряду с этим существует и другое — на весы брошено очень многое, и завтра может быть совсем другая погода, и люди будут закрывать свои лица от снега, я не увижу этих красивых лиц... Это и здоровье, это и пусть даже маленькие радости в театре, встречи, прочтение хорошей книги... Но я ничего не могу сказать о далеком будущем и вообще не знаю, есть ли оно. Может, есть...


ИЗ ФИЛЬМОГРАФИИ
Сериал "Большая перемена" (роль Ганжи), "Храни меня, мой талисман", "Черная роза — эмблема печали, красная роза — эмблема любви" (роль отца героини Татьяны Друбич), "Узкий круг", "Ты у меня одна", "Маэстро вор", "Бедная Саша", "Дом, который построил Свифт", "Северное сияние" (с Мариной Александровой).