КАЖДУЮ РЕПЕТИЦИЮ УТЕСОВ ЗАКАНЧИВАЛ АНЕКДОТОМ

Сегодня день рожденья знаменитого Леонида Утесова — 110-летие. Наш корреспондент встретился с артистом, композитором, певцом и писателем Владимиром Качаном, известным как исполнитель роли в фильме "Звезда пленительного счастья", где он поет песню "Кавалергарды" на стихи Булата Окуджавы и музыку Исаака Шварца. Но в жизни Владимира Качана был еще замечательный период — работа солистом в оркестре Утесова. Об этом Владимир вспоминает на страницах "Сегодня".

— Как вы попали к Утесову?

— Константин Григорьевич Певзнер, царствие ему небесное, среди своих имевший прозвище "Котик", был тогда очень крупным музыкальным деятелем страны. Во-первых, он был создателем и художественным руководителем знаменитого грузинского оркестра "Реро", прошу не путать с ансамблем "Ореро". Когда мы с Леонидом Филатовым еще учились, он, Певзнер, купил у нас, студентов, для своего оркестра две песни: "Вертится земля, как гончарный круг" и "Просто так". Я никогда не слышал записей этих песен, но говорят, они хорошо проходили на публике, потому что исполнявший их тогда Жора Пусеп представлял собою классический тип восточного красавца. Представьте себе такого несколько усеченного Омара Шарифа, поющего сентиментальные песни. В общем, все женщины среднего и выше среднего возраста сходили с ума.

Видно, когда я Певзнеру все это показывал, пел под гитару, у него это запало в память. Певзнер в то время получил приглашение возглавить оркестр Утесова (почему я говорю "возглавить" — потому что формально оркестр возглавлял Леонид Осипович Утесов, но он был уже порядком пожилой человек, и фактически оркестром руководил Певзнер). Он оставил Грузию, переехал в Москву и стал руководить этим оркестром, который назывался тогда Государственный Народный оркестр РСФСР под управлением народного артиста СССР Леонида Осиповича Утесова. Я тогда выпускал спектакль "Три мушкетера" и мне было плевать на любую эстраду, тем более что почти все к ней тогда относились брезгливо, считая эстраду искусством второго сорта.

— По-моему, в этом отношении мало что изменилось...

— Сегодня бы, наверное, относились с еще большей брезгливостью, потому что нынешняя эстрада получается искусством уже третьего сорта. Тогда пели ахинею, сейчас тоже поют ахинею, но поют ахинею к тому же не умеющие петь люди. Так вот, Певзнер показал меня Утесову, которому все это очень понравилось. Я не хочу себя хвалить, но Утесов мне лично несколько раз говорил, что мне обязательно надо перейти в оркестр, и вообще он считал меня своим преемником на эстраде, потому что я, мол, артист-певец. Для него вокалисты были тоже хороши, но не так хороши, как певец-артист. У Леонида Осиповича, как известно, голоса никакого не было, и он всегда брал только артистизмом. У меня голос какой-никакой все-таки есть, плюс актерские возможности — все это, наверное, рисовало Леониду Осиповичу кандидатуру преемника. Я никуда не перешел, но тем не менее стал совместителем в оркестре Утесова, где и пробыл солистом семь лет. У меня даже удостоверения сохранились, что я солист-вокалист оркестра Утесова, это меня даже несколько смешит. Театр отпускал меня на гастроли, появился второй состав спектакля "Три мушкетера" — после того, как я сломал лодыжку, стал играть еще и Олег Вавилов, и я получил еще больше времени и возможностей ездить на гастроли с оркестром, объездил с ним полстраны. Единственное плохо: предлагалось сделать пластинку-миньон из четырех песен, но все это откладывалось, я думал, мол, еще успею, но ничего не успелось. Утесов умер, меня позвал Эфрос, с оркестром пришлось расстаться, и не осталось ни одной записи, даже бытовой. А оркестровки там были шикарные!

— А каким лично вам виделся Утесов?

— Что касается Леонида Утесова, то, например, когда он слушал песню "Полицай", всегда плакал. Мне это страшно льстило. Но через некоторое время я сообразил: Утесов в тот период его жизни, на склоне лет, был готов заплакать от чего угодно, это вообще типично для многих стареющих людей. Однако меня самого растрогала надпись, которую он сделал на моей афише. Афиша была с фотографией, где я в костюме, который сшил мне, по-моему, кто-то из Зайцевых, то ли Вячеслав, то ли его сын. Костюм был из кожзаменителя, клешеные брюки, на голое тело куртка под джинсу, на которой сзади была нарисована мишень. Дерзкий был костюм, я стеснялся его надевать. Затем под курткой было уже не голое пузо, а водолазка, была содрана мишень и так далее. На афише была фотография крупного плана, где я в очках, и Леонид Осипович прямо на лбу написал: "Володя! Я успел Вас полюбить! Вы настоящий артист!" И вот от глагола "успел" я вдруг сам расплакался. Утесов ведь понимал, что к эстрадной деятельности я отношусь легкомысленно, поэтому серьезной каши со мной не сваришь.

— Владимир, были ли у вас совместные выступления с Утесовым?

— Утесов несколько раз выступил с нами, мы сделали юбилейную программу "Утесов — 80", в которой я пел еще и сочиненные мною поздравительные пародии голосом Сличенко, Высоцкого, Окуджавы. Этот номер был смешной очень! Однажды Леонид Осипович выступал с нами в Одессе, один раз в Петербурге и несколько раз в Москве, в Театре эстрады. И вот я пел с ним на одной сценической площадке.

— Известно, что Леонид Осипович обладал незаурядным чувством юмора...

— Каждая наша репетиция заканчивалась анекдотом в его изложении. Один из его анекдотов я слышал раз семь-восемь, каждый раз по-разному рассказанный, и каждый раз по-новому хохотал.

Но была и необыкновенная история из жизни. Наступила его последняя круглая дата, после которой он вскоре ушел из жизни. Но к этой дате он, оказывается, ждал, что ему дадут Звезду Героя Социалистического Труда. Утром мы с Певзнером пошли его поздравлять на его квартиру в Каретном Ряду. И он встретил нас обиженный, как ребенок, чуть не плача. Оказывается, он рано утром, в домашних тапочках, чтобы никого не разбудить, на цыпочках вышел на улицу, дошел до ближайшего киоска и скупил все газеты, чтобы выяснить, что ему правительство дало. И прочитал, что правительство не дало ему ожидаемую награду Героя Социалистического Труда, а дало Орден Октябрьской Революции, который тогда был буквально только что учрежден. Леонид Осипович сокрушается: "Что же это такое?! Я столько для этой страны сделал!.." Певзнер стоял-стоял, а потом со своим грузинским акцентом говорит: "Леонид Осипович, я нэ панимаю: что ви вазмущаетэсь! Ну, что эта такое — Звизда Гироя Сациалистического Труда какого-то?! Это би ви прачли сийчас в газэтах, что награждаится доярка такая-то, пастух такой-то, сталивар такой-то. И вместе с ними — ви! Ви! Леонид Осипович Утесов, да! А вам дают ОРДИН! ВЕЛИКОЙ! ОКТЯБРЬСКОЙ! РЕВАЛЮЦИИ! Вам дают — ВТОРОМУ В МИРЕ!!! А Героев Социалистического Труда — сотни! А ви еще расстраиваитесь, плачите!"

Тут Утесов, вроде бы как утешенный, но тем не менее ревниво спрашивает: "А кто первый?" На что Певзнер отвечает: "Крейсэр "Аврора"!" Причем это действительно так: первый орден вручили именно крейсеру "Аврора"!


УТЕСОВЩИНА
— Я родился в Одессе. Вы думаете, я хвастаюсь? Но это действительно так. Многие бы хотели родиться в Одессе, но не всем это удается. Для этого надо, чтобы родители хотя бы за день до вашего рождения попали в этот город. Мои — всю жизнь там прожили. Я не знаю, кто виноват. Солнце? Море? Небо? Но под этим солнцем, под этим небом, у этого моря родятся особые люди. Может быть, виноват Пушкин? Может быть, это он оставил в Одессе микробы поэтического и прозаического творчества? Но обратите внимание: Юрий Олеша, Валентин Катаев, Илья Ильф, Евгений Петров, Эдуард Багрицкий, Семен Кирсанов, Исаак Бабель, Лев Славин... — это мальчишки, создавшие, как принято было тогда говорить, "одесский период" нашей литературы. Среди них затесалась и одна девчонка — Вера Инбер. Ах, одесские мальчишки! Они не ходят, а бегают, они не говорят, а поют. Их темпераменты, их музыкальность, их поэтические сердца могут накормить весь мир.