"Я БЫЛА ГОТОВА УБИТЬ ЧЕЛОВЕКА ЗА МАШИНУ ДЛЯ РАНЕНЫХ!"

Вера Марковна Сумерина прошагала с военно-полевым госпиталем от Воронежа до Берлина и расписалась на стене Рейхстага. Чтобы попасть на фронт, ей, киевлянке, пришлось кончать киевский мединститут — в Челябинске. А после войны — применять свой хирургический опыт в дальневосточных и крымских больницах. Уже много лет она жительница города славы — Севастополя. Дверь мне открыла крохотная женщина. "Метр на коньках и в кепке!" — рассмеявшись сказала о себе наша героиня и крепко пожала мне руку. В свои 84 года она остается женственной — губы напомажены, брови аккуратно подведены, у самой улыбка нежная, а глаза лучезарно сияют. Одета она скромно — в платье из гимнастерочной ткани. Вместо бусиков и броши — ордена и медали. Мы начали беседу, но то и дело ее прерывают телефонные звонки. В Севастополе, где живет самое большое количество Героев Советского Союза, продолжают поздравлять ветеранов в честь 60-летия Победы в Великой Отечественной войне, потому праздничное расписание Веры Марковны пополняется все новыми пунктами.

СМЕРТЬ ОБХОДИЛА СТРОНОЙ

Воевать со скальпелем и бинтом в руках было так же рискованно, как и сидеть на передовой в окопе. Вера Сумерина не единожды была в двух шагах от гибели, но то, что она родилась в рубашке, поняла ее мама, когда услышала рассказы дочери после окончания войны.

— Я окончила третий курс, когда началась война, — вспоминает Вера Марковна. — Всем курсом мы побежали в военкоматы, хотели идти на фронт. Запросто могли работать медсестрами: проходили терапевтические и хирургические занятия, нам читали военно-полевую хирургию. Но добровольцами нас не взяли, потому что не было полного образования. Тогда 300 студентов решили идти пешком в Харьков продолжать учиться. К Киеву уже подступали немцы, а мы решили, что Харьков не займут. Фашисты стали бомбить нас с самолетов. Ребята, которых ты миг назад держал за руку, падали, как подкошенные. Пока мы прошли 100 км, почти каждый второй из нас — 122 человека — был убит. Мы вернулись в Киев, откуда нашу семью эваикуировали в Чкаловскую область.

Осенью 41-го Вера Сумерина с одной лишь зачеткой отправилась в Свердловск в мединституте доучиваться. Вдруг прочитала объявление в газете, что Киевский мединститут находится в Челябинске и приглашает студентов на продолжение учебы. Всех тогда готовили по ускоренному курсу, так в 1942 году она получила диплом и отправились в московский военокруг. Там ей дали звание военврача третьего ранга и направили на Воронежский фронт.

Их медсанбат, где Вера Сумерина была командиром госпитального взвода, "воевал" с ранениями на передовой. Оперировали день и ночь. Сквозь хирургическую палатку пролетали снаряды, а врачи работали. Одного человека из бригады так однажды и убило. Бомбы рвались за сотни метров от медсанбата, но один снаряд разорвался рядышком. В палатку залетел лишь один осколок — медсестра упала замертво. А ведь она стояла возле Веры Марковны и только подала ей инструменты. Почти так же на глазах был убит и однокурсник. Две дивизии шли навстречу друг другу, и девушка узнала его в противоположных рядах. Они обнялись, расцеловались, перебросились парой словечек. Только отбежали друг от дружки метра на четыре, его убило шальной пулей.

Выжила военный врач и в той страшной мясорубке, что была под Курском. Была там уже с фронтовым эвакогоспиталем. С переднего края она попала в Саратовский тыловой госпиталь как пациент — ранение в ногу. Тогда мальчики-танкисты 20 километров несли ее на руках до ближайшей медпомощи — их медсанбат разбомбили. Вернулась бы на фронт, однако немцы подступали и фронт близился сам. Вот начальник эвакогоспиталя и попросил остаться Веру Марковну — единственного фронтового доктора, поскольку у него были одни "тыловики-терапевты". С каждым днем все слышнее становился грохот канонады. Работы стало невпроворот: в сутки доставляли по 300—400 человек. Ветеран признается, что тогда не понимала, где находится: выйдешь, говорит, из операционной — кругом полыхает и дымит, а ты в центре. Бой шел без передышки. После войны посмотрела фильм "Курская дуга", и только тогда стало страшно.

СПАЛИ СТОЯ С ПЕРЧАТКАМИ НА РУКАХ

Первую награду Вера Сумерина получила "с груди на грудь". Это было 8 марта 43-го. Военврач делала обход 75 раненых. Все они были тяжелыми. Снаряды стали рваться все ближе и ближе, но никто на это не обращал внимания — привыкли. Хирург случайно глянула в окно, а там — море людское. Вбежал начальник и приказал ей немедленно собираться — немцы уже на окраине.

— Раненые как услышали, стали хватать меня за халат, посползали с кроватей: "Доктор, не оставляйте нас". Я стала думать, чем лежачих больных эвакуировать? У меня в отделении была машина, но без горючего. С шофером мы решили выйти на шоссе и останавливать транспорт. Он дал мне автомат ППШ, показал, что надо нажимать. Выскочила на дорогу, а меня все проезжающие по матери посылают. Перед грузовиком стала, как вкопанная. Водитель вышел убрать меня с дороги. А я автомат ему в притык и нажала на курок. Тот едва успел поднять ствол и пуля ушла поверх головы. И вправду была готова убить, только бы иметь машину для эвакуации раненых! Так мы завернули машины, погрузили больных и отправились к Харькову к санвойскам. Их командир, встретивший нас, не мог поверить, как нам удалось прорваться, тем более с такими тяжелыми больными. Когда узнал, что погрузкой занималась я, снял свою медаль "За отвагу" и прикрепил мне.

Вместе с миниатюрной Верой Сумериной неизменно "кочевала" маленькая подставочка. Иначе до стола не дотягивалась. А больные у них были тяжелые — с газовой гангреной, ранениями коленных и тазобедренных суставов. Приходилось много ампутировать. Запомнились ей двое мальчишек из Свердловской области. Одному левую ногу отняли, другому — правую. Ребята сфотографировались сидя на стуле вдвоем и подписали: "Спасибо за спасенную жизнь!" Они знали, что если бы не ампутация — погибли бы.

Во фронтовом эвакогоспитале, где наш врач была старшим ординатором хирургического отделения, медики могли полноценно оказывать помощь: он был рассчитан на 500 коек, имел шесть полноценных отделений со штатом врачей в сотню человек. В их распоряжении были и рентген-аппарат, и лаборатория, полный комплект инструментария, был автоклав для стерилизации и даже вошебойка. Только часто случалось, что заканчивался наркоз и приходилось резать по живому. Хорошо, что госпиталь получал вино, водку и спирт. Давали раненому оглушительную дозу спиртного и просили терпеть. Молодые ребята мужественно терпели, только иногда протягивали: "Ну, ты скоро там?"

— Только представьте: мы вернули на фронт 70% раненых! — гордится Вера Марковна. — Но работали, как на нескончаемом конвейере. Спали стоя, как лошади. Даже перчатки не снимали. Задремлем — руки начинают опускаться. Санитарка подобьет их снизу, чтобы не касались халатов. Там проснемся — и вперед к хирургическому столу.

ВОЙНА СДЕЛАЛА ЖЕНЩИНУ ЖЕЛЕЗНОЙ

В конце апреля 45-го госпиталь был в Берлине. Даже 2 мая, когда воздух уже был насыщен победой, медики работали, как и в разгар войны: принимали в сутки по 250—300 человек и отправляли в тыловое эвакоотделение столько же.

— Мы располагались на окраине Берлина. 9 мая решили подремать по-человечески: сняли гимнастерки, нашли какие-то сорочки. Проснулись от страшной стрельбы. Все испугались, ведь знали, что к Берлину подтягивалась армия Венка, потому решили, что немцы пошли в наступление. Кто в чем был — выскочил на улицу. Вдруг меня подхватил солдат на руки: "Сестричка! Конец войны!" — так они салютовали победе. 14 мая мы поехали к Рейхстагу. Шофер стал на машину, водрузил меня на плечи, мол, пиши. Я написала "От Воронежа до Берлина. Дошла. Ура!" Два года назад была в Германии, но свою роспись я не нашла — сняли те колонны.

Женщина признается, что после армии стала пробивной. Даже не столько для себя, сколько для людей: кому помогала квартиру получить, кого госпитализировать. И сейчас всем помогает, хотя не работает давно. Правда, говорит, что с детства умела настоять на своем. К примеру, и в школу, и в институт ее приняли раньше положенного возраста. В школу маленькая Верочка пошла в шесть лет, когда как положено было в восемь. Их семья тогда жила в селе Машево Шепелевского района в Киевской области. Мама сшила дочери торбочку для книжек, с ней она приходила в класс и просто сидела. На уроке все писали, к доске выходили. Урок заканчивался, тогда Вера сама выходила к доске и тоже писала что-то. А чтобы девочка могла достать до доски, папа сделал ей подставочку. Через полгода настойчивую ученицу зачислили. В институте история повторилась. У 16-летней абитуриентки отказались принимать документы. Тогда она пришла в кабинет ректора.

— Он заладил, что по годам не прохожу, — смеется фронтовой хирург. — Я села на диван и сказала, что не уйду. Ректор растерялся, мол, домой ему надо. Говорю, идите, а я тут все равно буду сидеть. Так измором его и взяла. Потом встретила его в Брянске. Я на санлетучке — санитарном поезде — ехала с медсанбатом на фронт, а он на санлетучке — с фронта. Мы буквально столкнулись на перроне. "А! Моя крестница!" — воскликнул он. "Вы мой крестник, а не я!" — ответила я ему, ведь это он мне уступил!

Пришлось проявить железные черты характера Вере Сумериной, когда закончилась война. Она вернулась в Киев, а ее уютная однокомнатная квартира на Михайловском переулке, в двух шагах от Думской площади (Майдана Незалежности), была занята. В ней поселился какой-то юрист. Семья Веры Марковны — мать с отцом, старшая сестра с двумя детьми да еще слепая тетка — жила в проходной кухне какой-то коммунальной квартиры. Сама она осталась без прописки и потому не могла получить хлебные карточки. С голоду она не погибла: 25-летняя врач вернулась из Германии с новеньким автомобилем "Вилис-Оверланд" — это был подарок от Лейпцигского 52-го авторемонтного завода, где она работала начальником санслужбы. Машину эту продала начальнику милиции. А работать отправилась в деревню в Киевской области. В сельской амбулатории она была не только хирургом, а и гинекологом, и педиатром, и терапевтом.

Квартиру отвоевала через полгода. Сначала судилась с "оккупантом"-юристом. Принесет постановление о выселении, а он приостанавливает его действие. Пошла искать правду выше: отправилась на прием к секретарю ЦК Никите Хрущеву. Тот сказал "разберемся", и на этом точка. Тогда молодая женщина поехала в Москву. В 10 утра была на вокзале, а в три часа дня — у председателя Президиума Верховного Совета Николая Шверника. Он почитал бумаги, велел ехать в Киев за своей квартирой. С вокзала отправилась прямо к Хрущеву. Не успела открыть дверь приемной, как от секретаря посыпались упреки, мол, ну зачем вы туда ездили? Неужели нельзя было тихо решить?..

"МНЕ ДО СЛЕЗ БОЛЬНО ЗА СОВРЕМЕННЫХ ВРАЧЕЙ"

Когда Вера Марковна отвоевала квартиру, переселила из коммуналки родителей, тогда, пользуясь тем, что по орденской книжке предоставляли бесплатный проезд, отправилась на место эвакуации, где жили ее родственники. И там, на Дальнем Востоке, нашла себе мужа. Вскоре его перевели в Феодосию, через три года — в Севастополь. Здесь Вера Сумерина проработала хирургом 30 лет, потом 20 лет была секретарем ветеранской организации.

На следующий после нашей беседы день мы встретились с Верой Сумериной на севастопольской Аллее городов-героев. Недавно ветераны Мурманска, Ленинграда, Киева, Москвы, Минска и других тринадцати городов-орденоносцев привезли горстку земли с могил неизвестных солдат и подхоронили у каждого мемориала. Вера Марковна возложила цветы у Крепости Брестской. Там в 44-м они увидели поваленный полосатый пограничный столб. Вспомнила, как все повысыпали из машин. Целовали его, обнимали, плакали, ведь это значило, что родненькая граница уже свободна! Наш военврач дала команду принести марлю. Разорвали ее на кусочки, насыпали по горсточке земли и каждый носил такой амулет до конца войны. Позже те, кто остался в живых, высыпали землю в Москве на могилу неизвестного солдата.

Сейчас из ее отделения осталась лишь одна однополчанка — гипсотехник. Она осталась жить в Киеве и продолжала работать в травмоотделениях. Когда я спросила мнение Веры Марковны о современных врачах, на ее глаза навернулись слезы.

— О нынешней медицине я и говорить не хочу, потому что она негуманна! Разве может быть так, что пока человек не найдет денег, ему помощи не окажут?! Настоящим врачам сейчас очень трудно, потому что не всем могут помочь. Я счастлива, что уже не работаю. Мне до слез больно…