"НАШИ С ФИЛАТОВЫМ ПЕСНИ МЫ СОЧИНЯЛИ В КАРТОФЕЛЬНОЙ ШЕЛУХЕ"

Если я сегодня пойду домой по бульвару и вдруг передо мной опустится летающая тарелка, я не сильно удивлюсь. Для меня это будет как приятная встреча

Владимир Качан, композитор и актер, в последнее время не часто балует своих почитателей ролями в кино. Одна из последних его работ — Бенкендорф из "Бедной Насти" — хладнокровный, с ледяным взглядом и расчетливым умом, но при этом не лишенный обаяния и романтичности. Владимир Качан был тесно связан дружбой и творчеством с Леонидом Филатовым — тандемом они создали несколько песен, многие годы гуляющих по СССР в студенческой среде. О дружбе с Филатовым, работе с Утесовым и многом другом Владимир Качан рассказал нам.

— Когда я поступил в театральный (Щукинское училище), меня как иногороднего поселили в общежитие. И оказался я в комнате N39, где жил уроженец Ашхабада Леонид Филатов: словно судьба нас толкала друг к другу для появления каких-то песен, которые, так сказать, "внесут вклад в культурное наследие России". И вот через полгода появилась наша первая песня "Ночи зимние" о неудачной любви, кажется, у Филатова. В этой песне мы не гордились ни словами, ни музыкой, все было весьма незамысловато, но, тем не менее, она имела ошеломляющий успех в общаге, а потом и в институте. Через некоторое время хватило соображения понять, что, конечно, этот успех был обусловлен не качеством произведения, а тем, что оно попадало в резонанс с любовными настроениями студенческих масс. Поэтому к нам все приходили послушать, погрустить и выпить. И мы решили продолжать писать дальше. Песни мы сочиняли в нашей комнате или на кухне, когда все уснут, чтобы никто в это время не готовил еду и не мешал. Сочиняли посреди картофельной шелухи, иллюстрируя собой (особенно Филатов) знаменитую ахматовскую строчку "Когда б вы знали, из какого сора растут стихи, не ведая стыда".

Потом появилась песня "Оранжевый кот", успех которой был для нас странен, потому что это был пустяк, на сочинение слов и музыки которого мы потратили в общей сложности минут тринадцать. Простая, примитивная песенка вдруг запелась по всей студенческой Москве. Это нас дико удивляло.

Многие наши с Филатовым песни остались забытыми, несмотря на то, что они были популярны в студенческой Москве и в расширяющемся тогда по всей стране движении авторской песни. Как-то я что-то искал в своих бумагах и нашел старую коричневую папочку. Открыв ее, я обнаружил стихи, написанные рукой Филатова, какие-то письма, фотографии. Оказывается, мои родители, которые из Риги переехали в Москву, привезли с собой эту папочку, и в ней обнаружилось несколько песен, сочиненных в институте. Например, в этой папочке была песня "Ленка". Я нашел это стихотворение, написанное красными чернилами, на каком-то ветхом листочке, . Редакторы книги где-то разыскали этот стих для печати, но в их варианте была масса ошибок, а по листку из папочки я все исправил, восстановив текст. Так было со многими стихами Филатова, оригиналы которых оказались у меня. Так получилось и с "Ленкой", где есть строки "Солнцу пожалуйся, ветру пожалуйся, шпалы за поездом пересчитай", над которыми, кстати, Задорнов глумится по сей день. У нас много общих хохм. Мы с Задорновым уговорили выйти на сцену Филатова после его операции, после его болезни и стали заниматься этими концертами.

— Вы реанимируете свои песни, но, насколько мне известно, некоторые исполнители делали вашим песням "пластические операции" и даже "удочеряли" их...

— Что касается наших с Леонидом Филатовым, моим первым соавтором песен, то я должен сказать, что они сами по себе обрели какую-то автономную жизнь. Они обросли легендами и мифами, в создании которых не участвовали ни Леонид, ни я. К примеру, песня "Пушкин". История с ней сама по себе настолько забавна, что она, наверное, достойна какой-то отдельно написанной новеллы. Мы сочинили песню еще в последние студенческие годы нашей учебы в театральном училище имени Щукина. Через некоторое время эта песня появилась в фильме "Молодые", и мне многие люди говорили, что там молодой человек поет эту песню и говорит, что эта песня его. Со свойственным настоящим большим талантам легкомыслием мы с Филатовым сказали, мол, пожалуйста, пусть поет, а мы еще сочиним. Но вот прошло время, я посмотрел фильм и увидел сам, что некий молодой человек поет там нашу песню моим стилем, интонациями. Единственное, что он сделал в отличие от меня, прибавил некий мелодраматизм, что, с моей точки зрения, песне вредит. Потом как-то однажды я зашел в ресторан — вижу, за отдельным столиком в углу сидит группа молодых людей, они поют пресловутую песню под названием "Пушкин". Я без всякой агрессии, просто из любопытства подхожу к ним: "Скажите, а что это вы поете, чья это песня?" — "Как?! Вы не знаете?! Это песня вот такого-то!" — и называют фамилию. — "Как? И слова и музыка его?" — простодушно спрашиваю я. Они говорят, что да, и слова и музыка. И продолжают: "Ой, что вы! Тут такая трагическая история! Этот человек настолько вложил всего себя в эту одну-единственную вещь, что больше ничего не смог сочинить, и после этого он... спился!"

— Это наверняка не единственный пример плагиата?

— Песня "Дневник прапорщика Смирнова". Я ее несколько раз спел, а потом прочно забыл. Тем более что это белогвардейская тема, краткое изложение биографии прапорщика Смирнова, за это меня, помню, вызывали в ЦК ВЛКСМ и говорили, что лучше бы я этой темы не касался. Я и убрал ее из репертуара. Однажды мой знакомый как-то оказался в компании, где представитель одной театральной династии пел "Дневник прапорщика Смирнова" с подобающим надрывом. И поскольку в компании было много женщин, он воздействовал этой песней на женское воображение. После этой песни воцарилась большая пауза, и мой приятель говорит: "Все-таки молодцы Качан и Филатов! Когда-то сочинили эту песню, потом ее забыли, а она живет!" Исполнитель вдруг побелел и сказал: "При чем тут Качан и Филатов?! Эту песню один несчастный белый офицер в 1920-м году передал моему деду, а дед передал моему отцу, а отец — мне!" Этим исполнителем был Рубен Симонов.

— Не скучаете по забытому, ностальгия не донимает?

— Я очень люблю Ригу, а еще точнее — Юрмалу, где прошло наше с Задорновым детство, и спортивное, и школьное. Но ностальгией это назвать никак не могу. Приезжая очередной раз в Ригу, я иногда разогреваю в себе нечто подобное и понимаю, что это уже чужая страна, что так просто туда уже не приедешь. Но при этом я испытываю большую радость: когда я приеду на безлюдный пляж (я знаю места, где нет народа), пойду купаться в море, а потом лягу на песок лицом к солнцу — для меня это почти счастье. Что касается ностальгии, я считаю ее какой-то лишней эмоцией. Как и каждый живой и нормальный человек, я иногда скучаю по каким-то людям, которых нет, но вдруг чувствую, что уже не испытываю почти ничего, вычеркивая очередную фамилию из телефонной книжки в связи с уходом человека из жизни. Может быть, это и ужасно. Просто пойду в церковь, поставлю свечку, вспомню, как он улыбался, как шутил, а потом приду домой и вычеркну фамилию из записной книжки — туда больше звонить не надо. Настанет время, знакомые вычеркнут и меня...

— Вы ведь работали с Леонидом Утесовым?

— Утесов пригласил меня с песнями Филатова в свой оркестр, где семь лет я был солистом, при этом категорически отказавшись уходить из театра. Помню, в оркестре Утесова я получал такую же зарплату, какую получала единственная народная артистка Советского Союза, находящаяся в Театре юного зрителя, Лидия Князева. Зарплата большая, и это помимо авторских за сочиненные мною песни, исполняемые с оркестром Утесова. Я ездил с оркестром на гастроли по стране, побывал во многих городах, и вообще это было очень хорошее время. Я научился петь под серьезный аккомпанемент и научился различать, где я пою чисто, а где нет.

— Где граница между авторской и коммерческой песней?

— С моей точки зрения, нужно глядеть и влево и вправо, черпая все лучшее, и не делить песни на авторские и не авторские. А так получается, что Андрей Макаревич с группой "Машина времени" — это эстрада, а Андрей Макаревич соло с гитарой — это уже авторская песня. Хотя Розенбаум и находится в кругу шоу-бизнеса, но вся атрибутика авторской песни при нем. И я тогда вообще не понимаю, где авторская песня, где не авторская, и почему в авторской должно обязательно быть одно из условий: нужно петь, иногда не попадая в ноты, то есть — по-домашнему, как бы на кухне. Поэтому, может быть, симбиоз эстрады и авторской песни способен дать этому искусству свежую кровь.

— У вас в жизни были кризисные моменты, что помогало выйти из них?

— Полная уверенность, что это пройдет. Многие задумываются о миссии, каждый ищет смысл жизни. Я эти вопросы ненавижу. Наверное, верна попытка ответить на эти вопросы очень простым способом Клода Лелюша — жить, чтобы жить. Раньше я думал, что руководством к действию могут быть слова Баратынского: "Дарование — есть поручение, и должны исполнить его, несмотря ни на какие препятствия". И таким образом смысл жизни определяется очень просто: как можно быстрее отыскать в себе дарование и исполнить его как поручение. Но на сегодняшний день, я думаю, нужно не только это. Потому что когда мы стараемся быть интересней, чем мы есть на самом деле, начинаем вести разговор с вечностью, мы сами не замечаем, как становимся назидательны и нечестны. Все гораздо проще: каждый из нас хочет сделать свою жизнь интересней, и мы занимаемся тем, что доставляет нам удовольствие — музыка или приготовление бифштекса. А если это интересно или вкусно кому-нибудь еще, слава Богу.

— Вы многое повидали в жизни, способно ли что-нибудь вас невероятно удивить?

— Я ощущаю внутреннюю готовность к любым неожиданностям. Если я сегодня пойду домой по бульвару и вдруг передо мной опустится летающая тарелка, я не сильно удивлюсь. Для меня это будет как приятная встреча.

— Вы верите в талисманы, в приметы?

— Что касается примет как таковых, иногда некоторые смешные приметы я соблюдаю, не считая это грехом. К примеру, если что-то забыл и вернулся, то гляжусь в зеркало. Кошек я не боюсь, всегда пересекаю им дорогу, в этом смысле никогда ничего не сбывалось. Если мне снилось дерьмо, что, как известно, всегда к деньгам, то это всегда означало одно: мне не надо бежать в ближайший киоск и покупать лотерейный билет, я все равно ничего не выиграю.

— Вы чувствуете покровительство небес к вам?

— Это вещь интимная, этим лучше ни с кем не делиться. Но могу сказать лишь одно: у каждого человека должен быть свой ангел-хранитель. Вообще, намеки "оттуда" есть для всех, я совершенно в этом уверен, просто надо уметь настроить свой слух и зрение.

— Если представить, что вы можете прожить жизнь заново, что исключили бы из жизни?

— Я бы, наверное, не пустил себя сегодня в то оголтелое пьянство, в которое я когда-то себя пустил, сам не заметив, как этот весь "фестиваль" перешел в зависимость. Кроме того, сегодня я бы еще записал песни с оркестром Утесова…


ПАРОДИЯ НА ОКУДЖАВУ
"Непременно я заячью косточку в землю зарою,
чтобы выросли зайцы весной, как горох и морковь,
чтобы зайцы взошли, как восходит луна над землею,
чтоб исчезли охотники, но чтоб осталась любовь.
В светло-сером своем будет заяц гулять по поляне,
в темно-сером своем к нему волк подойдет наяву,
и смутится зайчишка, но волк ему лапу протянет.
А иначе зачем на земле этой грешной живу?"


О ДЕТСТВЕ
"ПЕТУХ" В ГОЛОСЕ ПОМЕШАЛ ПАТРИОТИЗМУ
— Родился я на Дальнем Востоке, в Уссурийске, правда, из уссурийского детства не помню ничего, за исключением того, что там я один раз очень сильно разбил лицо, пытаясь освоить двухколесный велосипед. Мне тогда было года четыре. Меня кормили через трубочку.
Отец мой был военный, его часто переводили с места на место, одно время его перевели в Москву, где мы прожили полгода, а затем — в Ригу, где началась моя более или менее сознательная жизнь: школьные годы, где вполне профессионально занимался спортом — легкой атлетикой, входил в сборную Латвии — сначала среди мальчиков, потом среди юношей. Но, тем не менее, поступать я поехал в театральный. В школе я занимался в драмкружке, затем в школьном джаз-оркестре, в оркестре народных инструментов Дворца пионеров, где я пел эпохальную вещь, типичную для всех детей той поры: "То березка, то рябина, куст ракиты над рекой, край родной, навек любимый. Где найдешь еще такой?" Мне было лет тринадцать-четырнадцать, в это время начал ломаться голос, но я, стоя впереди этого большого оркестра, состоящего из пионеров и русских народных инструментов, пел эту самую песню, на самых высоких нотах фразы "Где найдешь еще такой?" как бы утверждая, что равного нашему края нет на белом свете, давал "петуха". И когда этот "петух" звучал, получалось, что в голосе какое-то предательское сомнение насчет того, что лучше края в мире нет...