"ТРОЛЛЕЙБУСЫ ТОРМОЗЯТ МЕЖДУ ОСТАНОВОК, ЧТОБЫ МЕНЯ ПОДВЕЗТИ"

На днях было 40 дней с тех пор, как не стало Спартака Мишулина, знаменитого Саида и лучшего Карлсона. Незадолго до смерти наш корреспондент беседовал с артистом — в Театре сатиры, в гримерке. За стенами было гулко — от летней тишины уснувшего театра до нового сезона — и пахло краской. Мишулин сидел перед зеркалом за пустым столом, где не было баночек с гримом, стаканов с чаем, всего этого рабочего беспорядка. Одет просто — неброская рубашка, джинсы. И так же просто говорил — быстро увлекаясь, открыто, частенько пропуская грубые словечки и шутки.

— Спартак Васильевич, какие события вашей жизни вы считаете самыми значимыми?

— Самое значимое — то, что я родился.

— И, судя по всему, родились не зря.

— Зря или не зря — не знаю. Вообще, каждый человек рождается для чего-то, наверное. Некоторые думают, что рождаются для сексуальной жизни, некоторые — для заработка денег, некоторые — чтобы звезды на небе считать.

— Каким вы были в детстве?

— Я не очень хулиганил, больше балагурил, но в то время это называлось хулиганством. Я учился хорошо, но на уроках болтал, иногда учителя прекращали вести урок и говорили: "Пусть Мишулин вам урок представляет!.." Я очень много занятий пропускал, потому что часто убегал из дома, но почему-то все знания давались мне легко. Единственная у меня сложность была, по-моему, алгебра. А вот геометрию я просто знал наизусть! Даже когда был экзамен, я сказал преподавателю: "Давайте не я, а вы откроете мне любой билет, любые вопросы, и я отвечу". Она говорит: "А я вам пять билетов открою!" — "Открывайте!" И я на все пять билетов ответил!

— Ваше детство пришлось на войну…

— Которая отняла это детство. Пусть сталинское, но было какое-то детство, а война… Всю войну я проработал в Кемеровской области, был и прицепщиком, и трактористом, и водовозом, то есть все сельскохозяйственные работы я прошел. Но я не обижаюсь на эти годы, потому что человеку все равно надо как-то узнать жизнь: не из книжки "Поднятая целина", а ощутить эту землю, запах, ее температуру — когда можно сеять, как картошку сажать, когда надо убирать урожай. И там, в Кемеровской области, я параллельно руководил самодеятельностью, даже хором и балетом!.. Хотя сам удивляюсь, как я мог руководить балетом — я знал только первую и вторую позиции!..

— Вы сказали, что убегали из дома…

— Ну, мой отец второй, неродной, немножко выпивал, немножко бил, ругал, и мой протест выражался в том, что с двумя-тремя сверстниками я просто убегал из дома. Деньги у мамы были, она их не прятала, и я их потихоньку таскал, чтобы на дорогу хватало. Но мы ездили в вагонах очень просто: там есть ящик для инструмента, мы залезали, закрывались и ехали. На остановке выходили, а потом опять садились.

— И куда ездили?

— На Юг. Ташкент — город хлебный… Куда судьба завезет. Потом нас возвращали обратно.

— А почему вас назвали Спартаком?

— Дядя мой занимал очень большой пост — он был ректором Академии общественных наук при ЦК партии, откуда вышли все эти (нецензурно выражается) руководители наши. Но дядя мой — профессор, доктор исторических наук, и его основные работы были о гладиаторах. И когда я родился, он назвал меня Спартак, а брата моего — Аристоник. Брату сложнее!

— Вы находите в себе какое-либо сходство со Спартаком, историческим персонажем?

— Не-ет, по-моему, он был блондин. А по характеру, может быть — он боец и я боец. Но боец бойцу рознь. Наверное, он боец высшего разряда, а я — по необходимости. Жизнь заставляла бороться, пробиваться, добиваться, обманывать или идти прямиком — хотя то время это очень сложно было, идти прямиком. И если говорят, что равнодушие — очень плохое качество, то мне кажется, в то время оно было великолепным качеством: ты не касался ни того, ни другого, ни третьего. А как только ты начинал соваться, сразу же сажали.

— Спартак Васильевич, сразу ли вы согласились играть роль Саида в фильме "Белое солнце пустыни"?

— Ну, мне повезло, в общем-то, потому что с Владимиром Мотылем я был знаком, и он предложил мне эту роль. Но когда я выступаю перед зрителями, то говорю так: "Поверните голову направо и посмотрите на Востоке — в Туркмении, в Узбекистане — много есть людей, похожих на Саида, которые могли бы сыграть Саида очень хорошо! Но повезло мне!" Правда, я там кое-что переделал, потому что в первоначальном сценарии Саид был очень разговорчив. А восточные люди больше глазами говорят, чем языком.

— Не считаете себя обделенным драматическими ролями?

— Ну, испокон веков комик хочет сыграть трагика и наоборот. Раньше были амплуа, и на этих амплуа зацикливались, потому что если артист был героем-любовником, то у него в репертуаре были Ромео, Фердинанд и Гамлет. И он разъезжал по всей Руси великой с этими ролями. Были амплуа комика, социального героя, а сейчас это все, по-моему, смешалось. И мне кажется, что это правильно. Хотя есть и другая сторона. Один академик сказал, что отличник, который все умеет, напоминает ему гуся, который бегает, плавает и летает. Но летает хуже орла, плавает хуже рыбы, а бегает хуже антилопы.

— Вы ищете объяснения жизненным явлениям или же больше руководствуетесь эмоциями?

— Интуиция — богатство ощущений, и, естественно, ею подчас руководствуешься и в ролях, и в жизни. А так, я могу анализировать, как Маяковский: что такое хорошо и что такое плохо. Я за свою жизнь понял, что пить — это плохо, курить — это плохо, наркотики — это плохо.

— Вы это поняли, попробовав?

— Я выпивал и курил. Вы понимаете, какая вещь: если бы не было плохого, то кто бы знал, что такое хорошее, и наоборот.

— Как вы относитесь к славе?

— Я приведу вам одну цитату, очень хорошую. Вопрос: "Как вы относитесь к славе?" Человек отвечает: "Я ее сажаю в чулан и закрываю на замок". — "А зачем в чулан?" — "Чтобы не мешала работать!" — "А зачем на замок?" — "Чтобы не ушла к другому!" Очень разумно.

— Сколько раз я наблюдал вас за кулисами, вы производите впечатление весьма скромного человека. Это действительно так или это маска?

— Я тихий, стеснительный. Хоть и про себя, но я могу так говорить, потому что я это знаю. Например, у меня было много знакомых членов Политбюро. И вот они мне рассказывали, что есть актер, не буду называть фамилию, который им все время — по поводу и без — звонит. И меня спрашивают, почему же я не звоню. А я боюсь позвонить, потому что вдруг он подумает, что мне от него что-то нужно. Даже на день рождения не решаюсь звонить. Хотя говорят: "Ну чего ты? Звони! Давай!" Но мне неудобно. Хотя у меня, в общем-то, все есть. Ну, конечно, нет яхты и домов в пяти странах. Но я думаю, что это излишество. Зачем? А потом, беднота и богатство — они по извращению одинаковы. В бедноте извращение от невозможных условий жизни, а в богатстве начинается извращение от ого, что уже делать нечего.

— Как вы думаете, красота спасет мир?

— Понимаете, в чем дело, в мире очень много перегородок — национальных, социальных, политических. Люди сами построили себе эти "стены". Но эти стены не доходят до Бога. Бог один! И вот это единство спасет. А если будут строить стены до Бога, то может и не спасти.

— Чем для вас стала роль Карлсона в Театре сатиры?

— Это скорее даже не для меня, а для детей России и Советского Союза. Низкий поклон и благодарность Астрид Линдгрен, которая, к сожалению, уже ушла из жизни, которая создала такого летающего человечка, в котором по книге есть все — как у ребенка — и зло, и зависть, и насмешка, и жадность. Карлсон — лучший друг в мире. Как-то мне звонили из Швеции и спрашивали: "Чем же Карлсон хорош, если в доме все ломается?!" А я им ответил: "Вы неправильно понимаете ребенка. Вот у ребенка есть игрушечный автомобиль, и ребенок хочет узнать, как автомобиль устроен. Он разбирает автомобиль. А мы считаем, что он его ломает! Приходят родители, начинают бить ребенка, ругать. Вы передайте там, в Швеции, что ребенок не ломает, а познает!"

— Вы умеете разбираться в людях?

— Да. В свое время был такой гипнотизер Вольф Мессинг. И вот он однажды приехал к нам в ДК выступать, зал был битком, на него ходили, как на Тарзана. И Мессинг подошел ко мне, четырнадцатилетнему, и говорит: "Давайте работать вместе. Мне надо готовить смену, а у вас есть данные". Но я отказался…

— Вы верите людям?

— Нет, никому. Вот социологи определили, что мы за день врем раз двадцать, а может, и больше. Все — приспособленцы. И во многом люди — предатели. Вот программа была "Слабое звено". Ведущая Мария Киселева — хорошая, мне нравится, но она, извините за грубость, похожа на фашистку в женском лагере! И народу-то это нравится. Нравится!.. Потому что народ — предатель! Он готов в любую минуту позвонить и сказать, что "у Мишулина баба появилась, что он ее ..."! Причем сообщают об этом с большим удовольствием! Это продукт системы. Все ведь жили в страхе.

— Когда выходите на улицу, чувствуете на себе внимание?

— Я сейчас уже в таком возрасте, когда окружающие перешли от любопытства к уважению. Иногда даже троллейбусы между остановок тормозят, чтобы меня подвезти! А раньше было любопытство: "Выпей со мной!.. Посиди со мной!.."


О ПАРТИИ
Что воспитала Коммунистическая партия? Зависть! Почему у вас есть машина, а у меня нет?! У нас же были такие разговоры, мол, давайте отберем машины у богатых людей. А такие люди считались богатыми, и я в том числе. А какой я богатый — я 120 рублей получал! Но я не пил, не кутил и каждый месяц 60 рублей откладывал. Жил на молоке и хлебе. И накопил на машину. А они: "Вот во вторник Мишулин на репетиции, мы возьмем его машину, и на ней поездит Иванов или Петров!" А я спрашиваю: "Ну, он ездит, а ремонтировать кто будет?" — "Тот, кому машина принадлежит".