"ЭТО ЖЕ ДЫТЫНА, ИГРУШКА В РУКАХ ПОЛИТИКОВ!"

В Киев приехал московский львовянин Роман Виктюк — с целью завести очередную интрижку со столичной театральной публикой. Пять дней подряд, начиная с субботы, в Октябрьском дворце в рамках фестиваля театра Виктюка "Роман с Киевом" будут идти спектакли "Мастер и Маргарита", "Давай займемся сексом", "Мою жену зовут Морис", "Нездешний сад. Рудольф Нуриев" и "Саломея". На встречу с журналистами Виктюк слегка опоздал, но оказался в отличном настроении и долго отказывался садиться за стол — "спасибо, я так постою". На режиссере были узенькие полосатые штаны, белый пиджак и огромные темные очки — "дорогие и красивые". Сияющий Виктюк сообщил журналистам, что собирается встретиться с министром культуры и туризма Оксаной Билозир (вполне возможно, что в свете последних политических событий эта встреча теперь будет носить частный характер и вряд ли Билозир захочется говорить о политике. — Авт).

— Я ее знаю, поскольку она дружила с женой моего двоюродного брата, она бывала у нас дома во Львове — тогда, когда пела хорошо. Я хочу, чтобы мы с ней встретились на любом канале и чтобы я с ней разговаривал, как с той Оксаной из Львова. Это было бы интересно, потому что ее намерения удивительны. Кто заставляет брать ее фальшивые ноты, тоже интересно было бы узнать. Она, может быть, игрушка в руках политиков.

— А что бы вы хотели ей сказать? — поинтересовался корреспондент "Сегодня".

— Ну это уже когда я увижу глаза. Если я пойму, что у нее пелена, и она меня не услышит, то тогда я это снивелирую и ни о чем говорить не буду, мы будем вспоминать прошлое. Если я увижу, что в ней есть желание быть услышанной, то у меня будут совершенно другие вопросы.

— Что вас не удовлетворяет в ее поступках?

— Ничего я не знаю — я честно должен сказать. Но слышу такие нарекания, и в газетах такое про нее пишут, что я бы вздрогнул.

— Вы хотите разобраться?

— Нет, я хочу прочувствовать. Если я хочу разобраться, получается, я обвиняю ее и буду говорить, что она делает глупости. Как же я могу не помочь, это же "дытына"...

Рассказывая о творчестве, Виктюк не преминул похвастаться:

— Я работал со всеми лучшими актерами второй половины двадцатого века, начиная с Фрейндлих, Роговцевой, Лены Образцовой. Мои артистки, которые в Греции, Италии — суперзвезды! Ахеджакова. Боже мой! Марина Нееелова, Талызина, Терехова, Алла Демидова, Калягин, Гафт, Жора Бурков, который так рано ушел, Ира Метлицкая, которая умерла. Вот это была вспышка удивительных талантов во время той политической структуры — мы выжили, потому что были вместе. Чем хуже в обществе, тем лучше в искусстве.

Рассказывая о своем спектакле "Давай займемся сексом", режиссер вспомнил давнюю и всем знакомую историю о женщине, заявившей, что секса в СССР нет, и признался, что всегда хотел с ней встретиться, потому что подозревает, что блюстительница морали на самом деле — нимфоманка.

— Все вспоминают ту даму, которая во время телемоста между Москвой и Америкой кричала, что "секса нет, и вообще, мы не понимаем, кто это слово придумал — мы, коммунисты, проходим мимо этого". Мне потом сказали, что эта женщина живет в Новосибирске, и я четыре раза, будучи в этом городе, приходил на местные каналы и умолял ее появиться. Я говорил: "Я знаю, что вы самая большая сексоманка в России, у вас столько неизрасходованной энергии! Покажитесь! Я вас просто хочу взять за руку, дотронуться!" Она, конечно, не появилась. Говорят, жива.

Вопрос об отношении к Киеву взбудоражил глубины виктюковской памяти, но никакой обиды в голосе режиссера не было.

— Мой роман с Киевом сейчас в апогее, он всегда в апогее — или в отрицательном, или в положительном. Когда-то мне казалось, что этот город принес мне беду. Когда-то в Министерстве культуры начальник отдела театров — такой здоровенный был человек, умер, к несчастью — вместе с коллегами вызвал меня к себе. Жара, лето, у меня еще длинные волосы были, красная дешевая польская куртка, но очень красивая. И вот они сидят все такие серьезные, и министр говорит на русском языке: "Три кредо свои излагай!". А мне было так мало лет — как и сейчас. И очень умный диссидент мне посоветовал: "Я даю тебе три книжки — одна книжка Энгельса, вторая Маркса, третья Ленина". Он мне подчеркнул цитаты в этих трех книжках, а четвертое, говорит, скажи, что хочешь, — свое. И вот я вхожу, а такой у меня был еще портфельчик дешевенький, как у Миши Жванецкого, только у него весь потертый, а у меня — получше, школьный. И вот я с ним так стою, около сердца его держу — и говорю первые три цитаты и свою, четвертую. Я закончил — и хохот, и смотрят они друг на друга. Министр говорит: "Первое — это антисоветчина, второе — национализм, третье — преклонение перед Западом, а вот четвертое нам подходит". Тогда ребенок из Львова вытягивает эти книжки и отвечает: "Вы знаете, я так счастлив — первая цитата Энгельса, вторая Маркса, а третья — Вовы Ильича. Четвертая — моя. Знаете, у вас разбежность с марксизмом, а со мной — полное стопроцентное одобрение". Сами понимаете, что после этого родной дом меня выгнал — и я уехал в Россию.

На пресс-конференции тихо и незаметно присутствовал Андрей Данилко — он скромно стоял в уголке, нахлобучив кепку, но тут не выдержал и тоже начал задавать вопросы.

— Жалеете?

— Кто это сказал, это ты, Андрей? Я всегда так говорю — вот был Николай Васильевич Гоголь, у него был папа, который написал около тридцати пьес. Сохранилась одна. Я ее нашел в Петербурге. Когда сын уезжал к москалям, папа говорил — что же ты, сынок, делаешь? Не уезжай! А он уехал. Выиграл в мировом вечном пламени сын. Я вот сейчас хочу поставить пьесу папы — она ничем не хуже, и в ней все темы, которые были у Гоголя-младшего. Мы говорим, что Гоголь наш писатель, русские кричат, что их — а он писатель вечный.

"Сегодня" решила узнать авторитетное мнение, чем в наш циничный век еще можно шокировать театралов.

— Первый вопрос в том, нужно ли шокировать? Люди, которые ставят такую цель, оказываются в дерьме. Потому что это однодневки. Вымажется, пойдет в ванную, отмоется — и на этом все заканчивается. Вот они говорят, что Данилко шокирует тем, что издевается над украинской женщиной...

— Кто такое говорит? — опять вмешался Данилко.

— В Тернополе, что ты, забыл? Никого шокировать не надо, — назидательно продолжил Виктюк, — нужно только приближаться к истине, а истина — вечна, она — тайна. Приоткрывать ее категорически нельзя, приближаться — да. И знать, что она существует. В каждом поколении эта истина выражается по-другому. В шоке найти истину невозможно, потому что там очень много шлака.

Тут Виктюк вспомнил профессионального театрального провокатора Андрея Жолдака и пообещал сделать ему маленький, но полезный подарок.

— Я его знаю очень давно, прекрасно к нему отношусь — он, конечно, талантливейший человек, но у "дытыны" бывают такие периоды, когда ее заносит. Вот у Ленина есть книжка "Детская болезнь левизны", если он ее прочитает, то, может, остановится. О, я подарю ее Жолдаку!

Под конец Виктюк все-таки снял свои солнечные очки, в которых был похож на гигантскую пчелу, и искренне пожалел о том, что организаторы его приезда больше не запланировали встреч с журналистами.


ИЗ ПЕРВЫХ УСТ
Цинизм — самое страшное, что вошло в понятие секса. Террор для меня — страшная вещь, об этом спектакль "Мастер и Маргарита", но цинизм страшнее, чем террор, потому что он воздействует извне, а цинизм — это террор изнутри, сознательное разрушение божественного начала человека. Когда в моем родном городе мы должны были играть спектакль "Давай займемся сексом", я наткнулся на комиссию, которая решала, кого пускать во Львов, а кого нет. Они считали, что могут управлять умами молодежи — я всех их знаю, это люди, жившие всю жизнь в абсурде и неимоверные развратники, которые никогда не были теми, кто имеет право говорить о любви. И вот они, уже приближаясь к переходу в другой мир, вдруг поверили, что они святые, и что они могут говорить детям, что это такое — не читая пьесу.