"А НАД ВЛАДИМИРСКОЮ ГОРКОЙ ЗАКАТЫ ТЕ ЖЕ, ЧТО ПРИ НАС..."

Владимирская горка — визитная карточка Киева. Сюда, словно в храм, приходят люди, чтобы отдохнуть душой и телом и вобрать в себя неисчерпаемый запас энергии, бодрости, силы и красоты. Астрологи рекомендуют почаще посещать это место, которое, по их словам, служит своеобразным космическим колодцем, соединяющим человека со Вселенной. Видимо, наши далекие предки это хорошо усвоили, так как сам стольный град Киев начинался именно с этих живописных приднепровских холмов.

Сначала гора называлась Михайловской, и Златоверхий Михайловский монастырь являлся единственной архитектурной доминантой на этом заповедном отроге Старокиевского плато. Но в 1853 году на одной из террас возвышенности состоялось торжественное открытие величественного памятника святому князю Владимиру, Крестителю Руси (ск. Демут-Малиновский, Клодт, арх. Тон). С тех пор из поколения в поколение киевляне свято чтят этот благословенный оазис своей многовековой истории. Биографы Шевченко отмечали, что поэт часто любил прогуливаться в здешних местах. "Что было тогда у него на душе, для нас оставалось тайной", — вспоминал Михаил Чалый. Вероятней всего, это было таинство творческого процесса, ярким доказательством чему является известный акварельный рисунок Александровского костела, сделанный Шевченко с верхней террасы Владимирской горки (1846).

В 1913 году парк посетил талантливый украинский художник Иван Ижакевич. Его этюд "Владимирова гора" поражает своим необычным колоритом и служит поводом к глубоким раздумьям. Черный силуэт памятника Владимиру изображен на фоне вечернего неба и осенней природы, написанных в теплой оранжево-фиолетовой гамме цветов. Видела ли это произведение поэтесса Анна Ахматова, но ровно через год, стоя на том же месте, она записывает в свой рабочий блокнот следующие строки: "Древний город словно вымер, странен мой приезд. Над горой своей Владимир поднял черный крест..."

В дневное время крест действительно выглядел черным, зато с наступлением сумерек он существенно преображался. "В крест ввинтили электрические лампочки, — вспоминал Константин Паустовский. — По вечерам их зажигали, и огненный крест висел высоко в небе над киевскими кручами." Более подробно об этом сообщает на страницах "Белой гвардии" Михаил Булгаков: "Светился и танцевал, и мерцал Город по ночам... Но лучше всего сверкал электрический белый крест в руках громаднейшего Владимира на Владимирской горке. И был он виден далеко, и часто летом, в черной мгле, в путанных заводях и изгибах Старика-реки, из ивняка, лодки видели его и находили по его свету водяной путь на Город, к его пристаням."

Булгаков называет Владимирскую горку "лучшим местом в мире". И тот поразительный факт, что, находясь вдали от родных мест, он неожиданно "врезает" в канву сугубо "московского" романа "Мастер и Маргарита" пейзажи любимого Киева, говорит о многом. Автор с ностальгией описывает и "весенние разливы Днепра", и "потрясающий по красоте вид, что открывался с подножья памятника князю Владимиру", и даже "солнечные пятна, играющие весной на кирпичных дорожках Владимирской горки."

Чуден Днепр с высот Владимирской горки и в зимнюю пору. И не только в лучах ласкающего солнца, а и при свете холодной луны. В одном из рассказов Александра Куприна находим любопытную зарисовку: "У наших ног расстилался город. Сияющие колокольни церквей казались необыкновенно легкими и точно прозрачными. В самом низу, прямо перед нами, белела еще не тронувшая река. Светила луна. И в дрожащих переливах колокольного звона чувствовалась уже весенняя свежесть..." (1896).

И все же гимном Владимирской горке следует по праву считать рассказ Нечуя-Левицкого "Вечер на Владимирской горе" (1910). От первой и до последней строки здесь тесно переплетаются мастерски написанные пейзажи с чувством гордости за свой необыкновенный город. "Видимо, были великими эстетами наши древние киевские князья, если они выбрали это место над горами для своего жилья", — заканчивает автор. Прошли годы. Прошумели войны и революции. Сменились целые эпохи. А Владимирская горка все так же очаровывает нас своей девственной природой. Кажется, ничего не изменилось. Невольно приходят на память слова киевского поэта Наума Коржавина: "А над Владимирскою горкой закаты те же, что при нас, и тот же свет, и люди даже, и тень все та же, как в лесу, и чье-то детство видит так же трамвай игрушечный внизу..."