1998  1999  2000  2001  2002  2003  2004  2005  2006 

Выпуск газеты Сегодня №37 (292) за 26.02.99

У ЖОЛДАКА ЕСТЬ "ТРИ СЕСТРЫ", А ОН ЛЮБИТ ДЕДУШКУ

Сегодня в Театре Франко премьера -- "Три сестры" Чехова. На репетициях тихой тенью сидел в зале художник, соратник Тарковского, Антониони, Шепитько -- Шавкат Абдусаламов. И неистовствовал взрывной режиссер Андрей Жолдак. Вернее, отныне он -- Жолдак-Тобилевич...

Я БЫЛ ТАК ВЛЮБЛЕН В ВИКУ, ЧТО НЕ СМОГ ВЫПУСТИТЬ СПЕКТАКЛЬ

Да не прервется род Тобилевичей!..
-- На репетициях рядом со мной могут "сидеть" Толстой, Достоевский, Пикассо, Шагал. Представляешь, репетировать и знать, что в зале -- Довженко! Поэтому я бешусь, кричу, хочу показать ему, как можно лучше, -- а актеры же не знают, что он тут!

-- Вы в третий раз приходите "со своим уставом" в этот "монастырь". Десять лет назад был "Момент" по рассказам Винниченко, потом -- попытка ставить "Комедию дель арте". В третий раз -- легче?

-- Я впервые почувствовал, что такое авторитет. Раньше все время шло колоссальное сопротивление. Я был молодой, а работал всегда со старшими. А в процессе репетиций над "Тремя сестрами" -- не сразу, а именно в процессе, когда стало понятно, как интересно может у нас получиться, -- вдруг мое слово стало в театре весомым. Наступает момент, когда количество переходит в качество. Это как у Тарковского в "Жертвоприношении": если каждое утро поливать сухое дерево, оно в конце концов зазеленеет.

-- По-моему, вы сильно изменились после работы в Париже...

-- Париж -- это был шок. Мы были брошены в жуткие предлагаемые обстоятельства. Знаешь, я хочу попробовать следующей зимой в проруби купаться: мне объяснили, что в ледяной воде срабатывает аварийная "кнопка", подключаются колоссальные силы. Такая "кнопка" у человека включается, может быть, раз-два в жизни. А может и не включиться. В творчестве -- то же самое. Я себя как режиссера люблю ставить в ситуации, когда просто вынужден в экстремальных условиях придумать спектакль. Тогда от испуга, что наступает конец, инстинктивно возникает спасение.

-- Но ведь не всегда "кнопка" включается?

-- (Со вздохом.) Не всегда...

-- Когда шесть лет назад вы бросили репетиции "Комедии дель арте" за десять дней до премьеры -- она так и не сработала?

-- Я тогда был влюблен в Вику и не мог разорваться, у нас был бешеный роман. (Красавица Вика Спесивцева поступила в Театральный институт на курс Леся Танюка и Андрея Жолдака в 1992-м. Теперь она -- жена Андрея и одна из его любимых актрис. --
Н.Х.). Если бы не любовь, я бы наверняка нашел в себе силы и выпустил спектакль... Хотя, я не жалею, что так вышло. Думаю, актеры меня за это внутренне даже уважают.

-- С предыдущей семьей вы видитесь? С четырнадцатилетним сыном?

-- (Резко помрачнев.) Не вижусь, к сожалению. Очень хочу, но пока никак не получается. Я не хотел бы сейчас об этом говорить...

ХОЧЕТСЯ УТКНУТЬСЯ В МАМИНО ПЛЕЧО

-- Работая в театре, я мечтал заниматься кино: после армии я должен был идти во ВГИК к Андрею Тарковскому. Мой дедушка, который Тобилевич (девяностолетний дед Андрея, внук драматурга Ивана Карпенко-Карого -- Н.Х.) -- двоюродный брат Арсения Тарковского, уже обо всем договорился. А когда мне оставалось полгода до конца службы, Андрей уехал в Италию. И не вернулся... А потом в моей жизни возник Шавкат, который с Андреем работал. Шавкат, кстати, тоже "крэйзи", как и я -- это он с виду только спокойный!

Я вначале предлагал Чехова в Русскую драму к Резниковичу, но он мне сказал: "Андрей, Чехов опасен в Украине, это провально". Действительно, чтобы удерживать современного зрителя долго на чеховских текстах, надо придумывать какие-то исключительные постановочные ходы. Надеюсь, нам с Шавкатом это удалось.

-- Дедушка Тобилевич -- это мамин папа. А маме нравятся ваши спектакли? Или она предпочитает отмалчиваться?

-- Мама -- мой большой друг, я очень люблю маму. Она меня всегда хвалит. Мама в этом плане, как говорят, набралась еврейской мудрости. У наших как обычно? Разбил Ванька вазу: "Ах ты, зараза, вазу разбил! Папа привез из Аргентины!.." Все, ребенок плачет, вазы уже все равно нет, папа психует. Что делают евреи? "Ой, какой ты талантливый! Посмотри, Абрам, как Давид красиво разбил вазу, на какие живописные кусочки! Конечно, немножко жалко..." Меня мама воспитывала именно так. А отец по-другому. Всегда хочется прийти к маме, даже если тебе 40, 50 или 90, как моему дедушке, и уткнуться в ее плечо. Вообще, у нас в Украине женщина заплеванная, замученная. А женщина -- это "м-мм"! (Изображает поцелуй.) Ее любить надо.

...И ПРАВНУК СТАНИСЛАВСКОГО?

-- Я пробовал пускать студенток-критикесс. Но они приходят только потому, что кто-то старший дал указание. Хотя им надо бы понять, как выпускается спектакль -- сейчас самые полезные дни, когда мозг работает с бешеной интенсивностью, когда выбрасываются умные мысли... Как Мария Осиповна Кнебель говорила... Кстати, смотри, какая цепочка: я учился у Анатолия Васильева, Васильев учился у Кнебель, Кнебель училась у Станиславского! Можно сказать...

-- ...правнук Станиславского?

-- Не-е, не правнук! (Почти с обидой.) Не надо такое писать, а то и так все бесятся, что я Тобилевич. Да просто дедушка старенький попросил! А я дедушку люблю. Я вырос у него в Плютах -- там жили Корнейчук, Ванда Василевская, Малышко, Рыльский. Дедушка мной занимался, теперь -- я дедушкой занимаюсь... Он математик, профессор.

-- Если не ошибаюсь, вы учились рисовать у самого Глущенко...

-- Я учился в художественной школе на Сырце -- РХШ. В то время это была элитная школа, а я был страшным шалопаем. Художники пили вино, целовались с девочками, в "бутылочку" играли... Я помню, что ничего не учил, но очень много рисовал. По четыре часа в день. И вот после армии, когда узнал, что поеду к Тарковскому, -- как отрезало. Бросил рисовать в один день, как курить. Я вот курил две пачки в день -- бросил. Или сейчас: решил, что сяду на диету и похудею, -- и уже вон какой результат... Так и с рисованием: во мне что-то переключилось. Ощущение -- осталось, оно мне очень помогает в театре. Театр -- это моя вода. Только сейчас, когда мне исполнилось 36, я начинаю задумываться о том, каким должен быть человек. Только сейчас, где-то на уровне крови, начинаю ощущать, что должны быть какие-то нравственные законы. Я считаю, что это на меня Театр так действует.