ДЕНЬГИ НА КИНО МОГУТ ДАТЬ ТОЛЬКО ЗРИТЕЛИ

Геннадий Полока представлялся мне совсем другим -- более открытым и подвижным. Вообразить, что этот усталый пожилой человек снял искрометную "Интервенцию" и трогательную "Республику ШКИД", было трудно. Но когда он заговорил -- увлеченно, вдохновенно -- проступили жизненная мудрость и пристрастие к профессии. Может потому, что все происходило в Одессе, городе его души, куда он приехал для представления своей картины "Возвращение "Броненосца" в рамках кинопоказа "Славянского базара-98". Свой рассказ Полока начал с... Папы Римского.

-- Ваши впечатления от встречи с Папой Римским?

-- Мне было интересно узнать, чем же я его заинтересовал. Оказалось, тем, что после "Интервенции" я подвергся обструкции и в 1974 году был лишен права постановки. Меня пригласили худруком на ТВ, и в 1981-м, после картины "Наше призвание", лишили и права телепостановки. В связи с этим я вспоминаю недавнее, очень правдивое и мужественное выступление Андрона Кончаловского. Когда его спросили, как он осуществляли свои творческие планы, он ответил: "Я впервые скажу правду: никак. Просто не мог при всех возможностях. Я пытался в поступающих мне предложениях оставаться самим собой". Мужество и непотопляемость режиссера в том, чтобы явно выраженный политический заказ превратить в собственное произведение. Нечто подобное со мной происходило всю жизнь. В "Республику ШКИД" меня пригласили литературным доработчиком. В то время я был известным "литературным негром". А господин Пантелеев (теперь можно сказать правду) уже был не в состоянии писать. И когда за две недели был создан сценарий, который Пантелеев писал год, Козинцев сказал: мол, чего мудрить, Полока режиссер по образованию, пусть он и снимает.

После бешеного успеха "Республики ШКИД", несмотря на то, что ее прилично обкорнали, у меня было еще несколько подобных сценариев. Но их закрывали, тем самым загоняя меня в тоннель, ведущий к "Интервенции". Властям нужен был фильм к 50-летию советской власти. Мне поставили условие: либо "Интервенция", либо ничего. Правда, "им" нужен был фильм о пропаганде большевизма, а у меня этого нет вообще. Несмотря на то, что фильм про революцию и гражданскую войну, в нем есть христианское содержание. Для меня счастье вообще определяется понятием "братья". По Толстому, самая счастливая минута в жизни человека никогда не бывает длинной. В этот момент кажется, что тебя все любят и ты всех любишь. За эти мгновения надо держаться, пытаясь постичь обстоятельства, при которых они возникают. Когда я встречался с Папой -- это был 1992 год, мы говорили о войне в Ираке. Он был напичкан нашей прессой, писавшей, мол, Папа только тем и занимается, что борется с коммунизмом. На самом деле никаких политических жестких адресов у него нет. Вообще, я горжусь, что пожимал руку понтифику.

-- Каким человеком показался вам Папа?

-- Он очень смел в общении, не боится выглядеть наивным и даже глуповатым. Это признак великого человека. Толстой тоже не боялся банальностей. На единственной фонограмме голоса Толстого есть фраза: "Запомни: старик говорил добро". Современные режиссеры, которые изо всех сил стараются быть оригинальными, могли бы назвать это глупостью. И только борода Толстого подтверждает авторитетность сказанного.

-- О чем вы с ним говорили?

-- Меня очень огорчают украинские и русские князья церкви, которые изо всех сил занимаются политикой. Поэтому я не люблю разговоров о вере. Я рос в семье безбожной интеллигенции первых лет советской власти. Я толстовец, сформировался на том, что никогда не принимал на веру официальной идеологии. По возможности надо сохранять собственную позицию, хотя дело это неблагодарное. Всегда существовали два полюса -- сидящая на кухне интеллигенция и партийные деятели (в душе -- более антикоммунисты, чем эта интеллигенция). Если вы не примыкаете ни к одной из этих тусовок, положение ваше тяжелое. Я -- не примыкаю. Поэтому делаю нетусовочное кино, исповедую нетусовочные истины, стараюсь не светиться. (Видите, как меня несет? Сознаюсь честно: я просто четко знаю, что последний день в Одессе. Будто завещание оставляю.)

Недавно я был на фестивале в Вашингтоне. Русские эмигранты рвались все нам показать, накормить, плакали о несбывшихся надеждах, и я слышал в этом растерянность, вызванную тем, что происходит здесь. Живите себе -- вы уже американцы! Нет, их все волнует. Я говорил с известным предпринимателем Мишей, монополизировавшим всю молочную промышленность Штатов. Один из богатейших людей страны, он сидит с этими московскими газетами и мучи-и-ительно пытается разобраться, кто прав. Смутное время. В этих условиях сложно сохранить не то что равновесие, а хотя бы направление.

ФАДЕЕВ НАКАЗАЛ СЕБЯ САМ

-- Ваше отношение к реабилитации советского искусства?

-- Мы стоим на пороге открытия советского искусства, но с нормальных свободных позиций. Да, много грехов на совести Фадеева, но это гениальный писатель, создавший такой великий роман, как "Разгром". Фадеев сам себя наказал за грехи, застрелившись. Я считаю, что самоубийцы достойны уважения, хотя церковь этого не одобряет.

-- Как возникла идея вашей новой картины "Возвращение "Броненосца"?

-- Это произведение Алексея Каплера, имеющее сложную судьбу. В первом варианте героем был немец. Потом посоветовали сделать его русским, чтобы он героически погиб, защищая Одессу. Каплер пошел на этот компромисс ради публикации... У нас были очень нежные отношения. Он первым представлял в "Кинопанораме" "Республику ШКИД" и погорел из-за меня -- его отстранили от ведения передачи, хотя Каплер был очень популярным ведущим. Когда "Интервенцию" положили на полку, я позвонил и сообщил ему об этом, а он все равно пустил картину в эфир. Ему попало на летучке, а он сделал вид, что ничего не знал. "Ну что вы притворяетесь младенцем", -- сказали ему и уволили. Я сохранил к нему глубочайшее уважение, особенно когда Фрид дал мне рукописи своих воспоминаний о нем, в частности, о его поведении в лагере. Потом выяснилось, что вдова Каплера никому, кроме меня (по его завещанию) не дает читать его рукописи.