Я ОБОЖАЮ НРАВИТЬСЯ

Эрик Курмангалиев поет, сколько помнит себя. Советская пресса и зарубежные критики с упоением отмечали феноменальность курмангалиевского высокого альтино, крайне редкого у мужчин, и награждали его самыми лестными эпитетами. Однако всенародная слава пришла к нашему герою лишь на пороге тридцатилетия, когда он "засветился" в 1992 году в скандальной "М. Баттерфляй" Романа Виктюка. На главную роль эксцентричный и, что греха таить, весьма женственный Эрик пришелся как нельзя кстати.

Собеседником Курмангалиев оказался нелегким. Поначалу "Феномен" и "Сенсация" был настолько поглощен собой и предстоящим выходом на сцену, что растерянно и манерно переспрашивал: "Наташа, вы уверены, что хотите взять у меня интервью?" Заполучив долгожданный кофе и взяв с меня слово, что "бульварных вопросов" не будет, Эрик неожиданно развеселился. Речь его стала перемежаться безудержным хохотом и темпераментным повизгиванием...

Я ВСЕ ВРЕМЯ "НА СТРЕМЕ"

-- Мне известно, что вы до сих пор брали уроки у выдающейся певицы Нины Дорлиак, жены Святослава Рихтера. Необходимость в педагоге вызвана ощущением собственного несовершенства?

-- Любое пение, особенно оперное, нуждается в постоянной коррекции со стороны. Это безумно тяжелая физическая работа. За час пения настоящий исполнитель теряет столько же калорий, сколько шахтер за сутки. И всегда нужен кто-то, честный и искренний, кто бы посоветовал, поддержал. Сегодня я не знаю ни одного певца, который бы не занимался с педагогом.

-- Но не брать же уроки до пенсии. Рано или поздно приходит осознание уровня собственного мастерства, хочется учить самому...

-- Не думаю, что певцу доступно абсолютное мастерство: я ведь не скрипка Гварнери и не рояль "Стейнвей" -- все время "на стреме". И чем дальше, тем труднее, тем сильнее потребность роста. Остановишься -- и все: либо консервация, либо падение вниз.

-- Периоды кризиса и депрессий вам знакомы?

-- О да, когда сплошняком идет серия концертов или спектаклей, у меня происходит умственное оскудение, что, естественно, вызывает депрессии. В таком состоянии я уже совершенно не могу петь. Голос ведь живой.

-- И что вас "подзаряжает" в моменты "оскудения"?

-- Я фанат классической музыки. У меня дома постоянно включен радиоканал "Орфей", жаль, он не работает круглосуточно. А то ночью, когда не спится и хочется музыки, приходится включать джаз или рок.

МАТЕРЮСЬ С ЛЕГКОСТЬЮ И С УДОВОЛЬСТВИЕМ!

-- Вы числитесь при каком-либо театре? Или пребываете в свободном полете?

-- Конечно, в свободном. В наше время невозможно быть зависимым. С 1981 года гастролирую по СНГ и за рубежом. И меня это радует. Я по натуре очень свободолюбивый: захочу -- выступлю, не захочу -- откажусь, и нигде долго не задерживаюсь. Зато с огромным удовольствием встречаюсь с музыкантами, с которыми у меня что-то получалось 5--10 лет назад.

-- Вас не пытались переманить за границу?

-- Не то слово! Звали в CША в 80-е годы, сулили работу, жилье. Но интуиция подсказывала, что это закабаление, которого я жутко боюсь. Да и в коллективе могу выдержать максимум год. Поэтому подписываю только непродолжительные разовые контракты. Меня всегда раздражает возня, суета, интриги в труппах. (С наигранным ужасом.) А если это еще касается денег!..

-- Уж не хотите ли вы сказать, что деньги вызывают у вас брезгливость?

-- Не деньги, а их дележ. Страшно попасть в их власть.

-- А случалось такое?

-- Да, и не раз. Но я стараюсь не думать о деньгах. Бывают моменты, когда нет ничего. Ну и не надо! Спасибо за то, что есть. Копить я никогда не умел. Зато когда есть деньги (бывает, очень большие), они сразу разлетаются. Cтараюсь помогать семье брата, много трачу на пластинки, ноты, на друзей, которых люблю поить, возить, развлекать.

-- А известные российские музыканты, к примеру, приобретают дачи с бассейнами, дорогие автомобили, антиквариат...

-- (Дико жестикулируя.) Да нет у меня этого. Даже нет стремления. Чтоб ощутить прелесть жизни, мне нужны либо полный покой, либо простое общение -- с любимым или с друзьями.

-- Говорите, что копить не умеете. А не боитесь остаться ни с чем? Голос-то -- инструмент непредсказуемый...

-- Не боюсь, хотя, учитывая мою строптивость и свободолюбие, чувствую, что меня ждет бедность. Но у меня есть прекрасные друзья, которые, надеюсь, не дадут пропасть. Кроме того, я достаточно закален -- с шести лет воспитывался в интернате. Оттуда -- независимость, да и коммуникабельность тоже. Я ведь дрался напропалую.(Заговорщически.) А еще я чудовищный матерщинник. Заметьте: не ругаюсь, а с кайфом матерюсь: (следует сочная композиция из всех известных выражений). Как видите, делаю я это с особой легкостью!

ВИКТЮК УЛАМЫВАЛ МЕНЯ ДВА МЕСЯЦА

-- Что именно вы делаете, приезжая к Кардену в Париж?

-- К Кардену... (Жеманно.) Ну, он, наверное, любит меня и мое пение. Знаю-знаю, что вы имеете в виду. Я отнюдь не дефилирую по подиуму в жутко дорогих моделях от Кардена. Исключительно пою концерты.

--Разве такая необычная, рафинированная натура не в состоянии увлечься высокой модой или изысканным прет-а-порте?

-- (Пафосно.) Слава Богу, Всевышний избавил меня от подобных страстей. Этим болеют многие.

-- Что вам, как поющему актеру, дала работа с Виктюком?

-- Ничего. И вообще, кто это? (Зло смеется.) Знаете, Виктюк меня аж два месяца уговаривал сыграть в "М. Баттерфляй". Я прекрасно понимал, что спектакль ставится на меня, и боялся трудностей, которые могли возникнуть в общении, "коллективной" работе и т.п. Отработал контракт и все. Я не актер -- я певец.

-- Оперные "дивы", как, впрочем, и многие другие артисты, страдают безумным нарциссизмом. Смею предположить, что вы из их числа...

-- Достойные люди искусства, как правило, чрезвычайно скромны. И это не патетика. Я имел счастье общаться с настоящими художниками. Поверьте, их каждый вздох отдается искусству, а не самолюбованию. Остальные -- это люди от искусства, не более.

-- Вы нуждаетесь в каком-либо допинге перед выходом на сцену?

-- (Доверительно.) Знаете, тенора любят выпить перед выходом. А я не могу. Теряется ощущение реальности, и я начинаю страшно орать, вот так: (раздается дикий визг). Мой допинг -- это несколько часов тишины и одиночества. Завидую тем, кто может спокойно общаться перед выступлением, а потом петь чистым звонким голосом. Правда, большинство из них холодны, как рыбы. А я жутко импульсивен.

-- Представляю, как вы наслаждаетесь каждой победой...

-- А вот и нет. Я ведь ни с кем не борюсь, просто пою. Мне кажется, что победа -- это само собой разумеющаяся вещь. Ну, подумаешь, значит, я действительно нравлюсь. (Кокетливо.) Я обожаю нравиться.