ЗАГАДКА ФАМИЛИИ МАРХОЛИА

С режиссером Романом Мархолиа мы встретились на театральном фестивале "Золотой лев" во Львове. Не видались с тех пор, как он в последний раз провел "Херсонесские игры" в Севастополе -- и исчез. Иногда из соседней России доходили обнадеживающие слухи: Мархолиа ставит там-то, собирается делать то-то. Наконец, представилась возможность узнать все из первых уст... Лил проливной дождь, мы шлепали под зонтом по мокрой брусчатке, так увлекшись беседой, что растеряли по дороге всю компанию, с которой шли в ресторан.

КАЖДЫЙ ДЕНЬ МНЕ ВЫПИСЫВАЛИ УВОЛЬНИТЕЛЬНУЮ

Он обладает поразительной способностью не терять камертон в любой ситуации. Когда вокруг говорят бюрократическим языком -- он бросает донкихотский вызов мельницам; когда твердят о бумажно-организационных проблемах, причем все включаются в игру, и уже никто не может абстрагироваться -- Мархолиа вдруг встает и говорит о главном. О душе. Он несколько странен, удивительно обаятелен, романтичен, галантен, изящен и по-водолейски мудр. Его считают своим во Львове, Севастополе, Питере и еще Бог весть где.

-- Оказывается, вы жили во Львове? Я и не знала...

-- Серьезно? Целых пять лет. Приехал сюда после института, в Театр ПрикВО, как бы служить в армии. Уже закончилась моя служба, а я еще года на полтора здесь остался, пока меня не уволили по сокращению штатов... Армия для меня была, как тюрьма. Я уходил в нее каждый день; каждое утро шел на репетицию, переодевался из формы в штатское, репетировал Чехова... Такая феерическая жизнь. Но при этом амплитуда ощущений выплескивалась в творчестве -- спектакли той поры были очень экстремистские.

-- Объясните мне, пожалуйста, как человеку тупому, вообще не понимающему этого механизма: как возможна такая служба в армии?

-- Официально я был приписан к политучилищу, к батальону обслуживания, но мой комбат, замечательный человек, войдя в мое положение, каждый день (!) выписывал мне увольнительную, и я ходил на репетиции. Уж не знаю, к удовольствию или к неудовольствию самого Театра ПрикВО. В результате была довольно смешная история, когда главный художник написала письмо в прокуратуру: "В то время как в Афганистане гибнут наши ребята, он ездит со своими спектаклями на фестивали..." На меня завели дело, и мое пребывание в городе срочно недели на полторы прекратилось. Но потом все решилось само собой -- там все равно не знали, что со мной делать: я даже честь отдавал левой рукой. Львовский период для меня закончился встречей с художницей Ирой Нирод -- с ней мы работаем до сих пор, и начался следующий этап, который материализовался в том, что я делал в Севастополе.

КОМУ НУЖНЫ "ХЕРСОНЕССКИЕ ИГРЫ"?

-- Это был немножко другой театр -- более эстетский, что ли. О Севастополе народ больше знает: все-таки я был там главным режиссером, делал фестивали. В 90-м году мы в первый раз провели "Херсонесские игры". В основном (что и вызывало недовольство) это был фестиваль, формировавшийся снизу, фестиваль друзей, единомышленников...

-- Да, я помню, на "Херсонесских играх" люди знакомились, женились, рушились семьи... И все-таки почему "Игры" закончились?

-- Они закончились потому, что были основаны на симпатиях и на возможности финансирования...

-- А всякая симпатия когда-нибудь кончается, да?

-- Нет, закончились государственные деньги, которые могли распределяться на уровне симпатий. Я почувствовал, как увязаю в организационной работе. У меня был кризис в театре. Хотя артисты любимы мною до сих пор, мы долго воевали с дирекцией, с управлением культуры... Существовать в этом городе я мог, только полностью поменяв организацию в театре, подчинив ее своим эстетическим целям. А в компромиссе, когда пытался просто делать свое дело, не споря с директором, я зашел в тупик. Если после спектакля, например "Кандида", выходит разгромная статья за подписью директора театра -- это выглядит странно. Или после фестиваля выходит статья, тоже с его подписью, -- "Кому нужны "Херсонесские игры"?" Шла несколько наивная игра. И когда все рычаги власти были уже у дирекции -- и я как раз готов был с этим смириться! -- вдруг почувствовал, что мне скучно.

-- И вы сбежали. Так?

-- Меня выгнали! Уволили по сокращению штатов как главного режиссера. Еще год, в 94-м, я делал фестиваль, потом меня сняли и с руководства фестивалем, и тут уж ничего не оставалось, как поехать искать работу в Россию.

-- Где вы сейчас работаете? Что ставите? Мы ведь ничего не знаем.

-- Был в Риге у Шапиро в ТЮЗе, ставил "Тряпичную куклу" Гибсона. Преподаю в Питере на курсе Толубеева -- ребятам осталось учиться еще полгода. Поставил пять спектаклей в Петербурге, в том числе "Фортуну" Цветаевой в Театре Комиссаржевской, -- с Толубеевым, Катей Марусяк (львовской артисткой), с Татьяной Бедовой из БДТ. Очень красивый спектакль, мы его возили в Италию, в Югославию. Это в каком-то смысле "домашняя опера" на стихи Цветаевой. В Москве поставил "Дубровского", а последняя работа -- в Красноярске, тоже по Пушкину, -- "Капитанская дочка". Вообще я себя сейчас очень хорошо ощущаю: есть много желаний, мыслей. Прошел "кризис среднего возраста" -- появились другие ориентиры. Я почувствовал, что мне интересно работать с молодыми артистами, а им, думаю, -- со мной. После того как меня выперли из Севастополя, мне казалось, что студенты...