"СКОЛЬКО ВЫ ЗАПЛАТИЛИ ЗА ЭТУ ДЕВОЧКУ?"

Предупредить Эльвину Петровну Войцеховскую о своем приезде я не мог -- у нее нет телефона. Пришлось ждать у подъезда, а всезнающие соседи не замедлили сообщить, что бабушка с внучкой пошли купаться на речку. "Это ж какое здоровье нужно иметь, -- подумалось, -- чтобы в зной да еще и в таком возрасте сидеть на пляже?" Я терпеливо ждал, опасаясь, что Эльвина Петровна не захочет со мной говорить -- большинство людей, усыновивших ребенка, предпочитают об этом молчать.

"От Аделечки мне скрывать нечего: во-первых, она уже взрослая, все сама понимает, во-вторых, детей вообще обманывать нельзя, -- развеяла мои опасения Эльвина Петровна, пока семилетняя девочка деловито открывала входную дверь. -- В-третьих, об усыновлении нужно говорить как можно больше -- и в прессе, и по телевидению. Не прокладки нужно рекламировать, а этих вот детей."

ПУСТЬ "МУНДИРКУ" ЕДЯТ, ЗАТО БУДУТ В СЕМЬЕ

Я рассматривал маленькое жилище этой семьи -- старые фотографии на стенах, неприхотливая мебель, множество книг на стеллажах. Аделина и ее бабушка -- милая старушка с красивыми добрыми глазами, глубокими морщинами и мягкой улыбкой -- наперебой рассказывали о проведенном выходном. С утра сходили за козьим молоком ("Врачи сказали, что у Аделечки пониженный гемоглобин, так мы сначала ели всякие "киви-миви", морковку, а теперь пьем молоко"); потом -- на речку купаться и загорать, а после обеда -- на концерт. Глядя на этих двух счастливых людей, я никак не решался спросить, что же подвигло пенсионерку удочерить девочку. Но Эльвина Петровна сама начала этот разговор.

-- Тяжело жить одному человеку. Деньги мои -- двадцать тысяч -- сгорели на книжке, так хоть вот это "несчастье", которое осталось (Эльвина Петровна указывает на массивный древний комод), ту же квартиру, машину, дачу мне хочется кому-то оставить. Старики доверяют свое добро кому-то, их обманывают, они становятся бомжами. А если б знали, что можно взять на воспитание ребенка, многие бы с удовольствием поступили, как я. И какими бы не были условия, дети все равно будут домашними. Пускай они "мундирку" едят, зато за семейным столом.

ОНА МНЕ НЕ ДАЕТ УМИРАТЬ

-- После Нового года я смотрела новости по телевизору, услышала, что в Кировоградской школе-интернате ЧП -- 15 или 16 детей отравились. А через день передали, что дети просто переели. Директор сказала, что с продуктами тяжело: 30 килограммов картошки на 400 детей. -- Эльвина Петровна тяжело вздохнула. -- Я села в поезд и поехала! Думаю, хоть одному ребенку помогу: у меня участок есть, картошка там и все такое -- продержимся вдвоем. Беседую в интернате с психологом, а тут парень один лет пятнадцати говорит: "Бабушка, возьмите меня! Я вам дома все делать буду!" И второй, ровесник его: "Я кое-как проживу пока, а вы возьмите мою Таньку, она умная, красивая"... Я не могла идти, я хотела кричать, не знаю как: скольких в жизни пришлось похоронить и все некогда было плакать, а тут, думала, у меня сердце лопнет... Потом директор детдома вызвала Аделечку, спросила: "Хочешь у бабушки жить?", она согласилась. И вот с марта месяца мы вместе.

Я невольно посмотрел на Адель, играющую с кошкой Азельмой. Малышка не растерялась:

-- Мне бабушка сразу понравилась, она хорошая, ласковая, красивая...

-- Она мне не дает умирать: баба, пошли на речку; бабушка туда, бабушка сюда. И тут некогда думать, болит что-то или не болит, начинаешь жить заново. Завтра в пять утра встаем и идем жуков собирать, а потом снова пойдем искупаемся. И машина у меня недалеко, вот только одно колесо никак не поменяю. Аделечка уже не дождется, говорит: "Надо машину и помыть, и убрать". Покататься хочет.

--Мирно живете?

--Все время ругаемся! -- смеется бабушка. -- А не кушаем! А не слушаем! И то хочу, и сё хочу. Я планирую оформить ее в музыкальную школу, но купить пианино не за что. Зато на балет она будет ходить, на английский -- пока голова еще не забита зеркалом и хлопцами. В сентябре -- в первый класс, вот только я говорю больше на русском, а она -- на украинском, и хоть я свободно читаю, но поправить не могу. Будем вместе учиться.

-- Бабушке тоже надо в школу, -- хихикая, заключает Адель.

-- Я ее уже готовлю к самостоятельности, может, и слишком рано, но -- мало ли что со мной будет... Вот делали перестановку в доме, я и говорю -- это твое, это твое. Пусть знает, ведь у большинства интернатовских детей ничего своего нет.

-- Неприлично, конечно, задавать такие вопросы, но все же -- сколько вам лет?

-- По паспорту я с 23-го года, на самом деле -- с 28-го, -- улыбается Эльвина Петровна. -- Пришлось в свое время подтереть в паспорте -- на фронт не брали.

РАССКАЖИТЕ ВСЕМ, КАК МЫ СЧАСТЛИВЫ

Когда я задал вопрос о том, как прореагировали друзья и знакомые Эльвины Петровны на ее решение усыновить ребенка, ожидал услышать любой ответ, только не такой:

-- Все, даже бывшие коллеги, делали огромные глаза и спрашивали: "У тебя ж пенсия 54 гривни, как же тебе разрешили взять ребенка? Сколько ты за девочку заплатила?" Представляете, какой ужас! Так говорили. Но все равно -- приходили в гости, хотели видеть Аделечку, поздравляли и приносили много подарков.

...Мы и не заметили, как проболтали несколько часов. Эльвина Петровна вспоминала, а я с интересом слушал о войне, тяжелом послевоенном времени, о том, как жизнь бросала эту хрупкую, но сильную женщину по миру. Шутка ли сказать -- у Эльвины Петровны три вуза за спиной -- Ташкентский сельскохозяйственный, Ленинградский политехнический, Московский университет искусств. Работала воспитателем, потом -- в клубе, последние десятки лет -- администратором Белоцерковского драмтеатра имени Саксаганского. Но чего не касался бы наш разговор, все равно возвращался к одному: "Вот что я вам скажу. Старики умирают, а дети растут. Чем старше они становятся, тем меньше у них возможностей обрести семью. Между тем, старики внуков всегда любят больше, и к этим деткам будут прекрасно относиться. Поторопитесь спасти и тех, и других -- расскажите всем, как мы счастливы"...