Интервью с Сергеем Чонишвили: "Могу себе позволить работать не ради денег"

Имя: Сергей Чонишвили
Ро­дил­ся: 03.08.1965 в Туле (Россия)
Карьера: актер

Заслуженный артист России, писатель, актер театра и кино. Играет на гитаре, блок-флейте и фортепиано. Родился в актерской семье. В 1986 году с красным дипломом окончил Щукинское училище, после чего по распределению был принят в труппу театра Ленком, в котором и прослужил 23 года. Зрителю хорошо известен по фильмам "Петербургские тайны", "Катька и шиз", "Любовники", "Азазель", "Записки экспедитора Тайной канцелярии".

Но даже если временами Сергея Чонишвили не видно в кино, его обязательно всегда очень хорошо слышно. Потому что он — это прежде всего самый популярный и востребованный голос российского кино и телевидения. Он озвучивает фильмы и мультипликацию, рекламные ролики, аудиокниги, документальное кино, компьютерные игры, а также является официальным голосом канала "СТС". Голосом актера разговаривает Мачете в одноименном фильме, Вин Дизель из "Форсажа", Шрек, Бивис и Батхед. Магический баритон Чонишвили для многих — такой же бренд времени, как голос Левитана, Кириллова или Балашова в СССР. Последние несколько лет актер очень плотно занят в Театре Наций, а также в МХТ им. Чехова, где играет в нескольких спектаклях и который, похоже, стал для него родным.

Деоккупация юга страны – как украинские военные отвоевывают территории

Запрет на передвижение по стране для военнообязанных – все детали

Ракетные удары по мирным украинским городам - июль 2022

Ядерный терроризм россии

— Сергей, в своих интервью вы часто любите употреблять цитату режиссера Кшиштофа Занусси, который сказал, что уровень значимости художника определяется его последней работой.

— Да, но только уровень живого художника. Но я пока еще живой (смеется).

— А какая ваша работа на сегодняшний день последняя? И как вас можно по ней оценить?

— Последняя моя работа — Карлсон в "Мушкетерах. Сага. Часть первая" в МХТ в постановке Константина Богомолова. Как меня можно оценивать, не знаю: оценивает зритель. Но это очень важный персонаж, поскольку это ангел смерти, просто в виде Карлсона, настоящего такого, с моторчиком.

— Для вас это уже четвертый спектакль с режиссером Константином Богомоловым. "Мушкетеры..." — очень смелая и необычная трактовка Дюма...

— Это действо, которое идет в очень быстром темпе на протяжении пяти часов и дает дикое количество информации для ума, потому что в какой-то момент сюжет теряется, и зритель, сидящий в зале, понимает, что эту историю можно рассказывать еще много-много часов. Мы на самом деле и спектакль-то не заканчиваем — мы его прерываем (смеется).

Мне вообще нравится работать с Богомоловым, потому что он — человек высокообразованный, мыслящий очень современно и радикально. Но самое главное, он умеет отказываться от уже придуманных вещей. И он не бросает свои спектакли — они модифицируются, он что-то добавляет, изменяет. Поэтому они, наверное, и живут достаточно долго.

— Этот спектакль сделан в жанре трэш. Тот же Богомолов как-то сказал, что "трэш — основная характеристика сегодняшнего состояния культуры, общества и государства". Вы согласны с этим?

— На самом деле трэш — это очень непростой жанр, в котором очень легко скатиться в неудобоваримую пошлость, когда это будут, например, какие-то шутки ради шуток, абсолютно не смешные и бессмысленные. К примеру, Виктор Пелевин: то, что он делает — это в определенной степени трэш, как и кино, которое снимает Тарантино. Его замечательная с точки зрения стилистики и выверенности "Омерзительная восьмерка" — трэш чистой воды. В данном случае к трэшу нельзя относиться как к буквальному мусору.

— А насчет состояния культуры, общества и государства?

— Я согласен, но это касается не только государства. Это касается мира. Есть ощущение, что современный мир просто сошел с ума. Честно говоря, я не очень люблю людей в том смысле, что человек — это животное, которое разрушает планету. Не далее как сегодня я писал кино (озвучивал в студии. — Авт.) о том, как в Африке уничтожаются слоны. И это лишний раз доказывает: люди забывают, что они не одни на Земле и что их вмешательство в природу радикально все меняет. Человек уже давно ничего не создает. Он в основном все делает под себя — отвоевывает территорию, сжирает себе подобных в прямом и переносном смысле. Человек ведет себя, как вирус.

— Есть ли сейчас какие-то интересные предложения в кино?

— Тут все сложно. Потому что либо я хочу в чем-то участвовать, но это не совпадает с видением продюсеров или команды, либо же мне предлагается что-то, но я на это время уже занят, например, в театре.

Второй момент заключается в том, что от большого количества вещей я отказываюсь. Я, слава Богу, могу работать за кадром и в театре, и это помогает мне выжить в нашем безумном мире и не соглашаться на работу, которая мне неинтересна, просто потому, что мне нечего есть. Лучше сняться не в диком количестве фильмов, а в том кино, за которое потом не будет стыдно. Но сейчас 90 процентов того, что мне предлагается — это материал, в котором я существовать не хочу.

Хотя бывает и так, что материал может быть и не очень хорош, но при этом в проекте хорошие режиссер, оператор, партнеры. Тогда иногда соглашаешься, потому что это не будет впустую потраченное время просто ради тупого заработка.

"Азазель". Экранизация романа Бориса Акунина о Фандорине.

— Когда начитываешь аудиокнигу, большое значение имеет скорость. В то же время для актера важно выдержать паузу, придать дополнительный вес какой-то фразе. Отражаются ли на вас как на актере навыки, приобретенные на начитке книг?

— Нет. На самом деле, когда существует только текст, который не поддерживается ни картинкой, ни лицом человека, ни какой-то мультипликацией или музыкой, есть возможность просто рассказывать истории. Ты имеешь право говорить в собственном ритме. Это касается и сцены. Сейчас человеческий мозг воспринимает все достаточно быстро, и задача актера — сохранить интерес человека, который смотрит или слушает. Поэтому, что касается книжной скорости, там ситуация связана исключительно с тем, что я стараюсь рассказывать истории с точки зрения кинематографа: чтобы книжки, которые я читаю, создавали возможность увидеть картинку.

— Вы озвучили множество художественных произведений. Кто из этого длинного списка очень достойных имен вам особенно интересен как автор?

— Не могу назвать что-то одно. Потому что, допустим, два замечательных проекта "Черный город" и "Весь мир — театр" по Борису Акунину — это прекрасный способ, например, поиграться с разными голосами; а роман Георгия Владимова "Генерал и его армия" — это просто очень дорогая для меня история.

Есть еще два прекрасных произведения, которые, на мой взгляд, характеризуют крайне неровного, но великолепного человека, который всегда представляет для меня интерес — это Виктор Пелевин. Я сейчас о его "S.N.U.F.F" и последнем романе "Смотритель". Книги более чем достойные. Иногда, на мой взгляд, он пишет, просто чтобы не потерять форму, но не могут же все произведения быть замечательными.

— А вот Дмитрий Быков, наоборот, о новом романе Пелевина впервые высказался с разочарованием — мол, это пересказ на 300 страниц абсолютных абстракций и галлюцинаторных образов, написанный нулевым языком.

— Не знаю, что сказать. Кому-то нравится, кому-то нет... Но я действительно считаю, что после "S.N.U.F.F" это самая сильная история у Пелевина. Но, опять же, я не навязываю никому свое мнение. Я, к примеру, люблю анекдоты, которые, может быть, неприятно звучат для какого-нибудь "утонченного уха", которое со стыдом слышит слово "попа", но при этом ведет себя вразрез с общепринятыми человеческими рамками.

— Услышать книжку голосом автора — это очень приятный и редкий случай. Как вам было читать собственное произведение "Человек-поезд" — сложнее или проще?

— Честно говоря, проще. И это была такая попытка достучаться до какого-нибудь читателя, который, может быть, читает меня по-другому. Потому что один мой товарищ, когда услышал эту аудиокнижку, сказал: я, похоже, тебя неправильно читал — надо тебя перечитать (смеется).
Кто-то говорит, что это достаточно грустное произведение, я же, наоборот, считаю его абсолютно не грустным. Оно грустное с точки зрения мысли, но написано, по-моему, очень весело. Ту же историю мне пришлось повторить со своей первой книжкой "Незначительные изменения", но сейчас проблема в том, что по нашим новым законам это невозможно давать в эфир. Почему? А потому что там есть целый кусок, посвященный писателю Юзу Алешковскому, который написан на ненормативной лексике. А это может, как оказалось, привести неокрепшие умы к тому, что они будут разговаривать матом, потому что поймут, что это лучший из языков. И совсем забудут о Куприне, Чехове, Льве Толстом и Федоре Михайловиче Достоевском. Хотя, пользуясь той же логикой, нужно и Достоевского, и Куприна тоже обязательно запретить. Ведь у них есть отдельные произведения, которые развращают нравственность молодого поколения и неокрепшие умы. Ну, это я иронизирую, понятно. Но вся эта ситуация — ужас: так не должно быть.

В студии записи. Практически это рабочий кабинет актера.

— Для многих ваш голос любимый. А кто ваш любимый голос?

— Елена Соловьева (озвучивала королеву Англии в "Астериксе и Обеликсе", Тринити в "Матрице", Карлу из "50 оттенков серого". — Авт.). Всегда радуюсь, когда ее слышу, а особенно когда мы вместе с ней находимся у одного микрофона. Сейчас она много звучит, например, она — голос Джоди Фостер. Лена — человек, который работает исключительно за кадром, но она замечательная: может говорить по-разному, и мне всегда интересно ее слушать.

— Вы как-то признались, что еще с юности стремились к отметке в 40 лет. И даже потом, уже преодолев этот возраст, все равно чувствовали себя примерно в этой цифре. Что делает этот возраст для вас таким привлекательным?

— Вообще сорок лет — это такая демаркационная линия, после которой человек либо машет на себя рукой и начинает жить по тем схемам, которых добился до сорока, либо для него это как раз и становится началом жизни. Потому что ты приходишь к этому возрасту с определенными профессиональными навыками и некоторым объемом жизненного опыта. Но самое главное — впереди у тебя еще есть большая возможность прожить так же активно лет сорок, а то и пятьдесят (смеется).

В сорок лет даже окружающая действительность относится к тебе немножко по-другому. Ведь если ты в 20—25 говоришь какую-нибудь сентенцию, некоторые могут крутить пальцем у виска и говорить: он еще слишком молод, он ничего не понимает. Но если ты сохраняешь верность этим сентенциям и повторяешь их в 40, эти же люди скажут: какая любопытная вещь, смотри-ка, действительно, он прав. Поэтому для меня 40 — это действительно прекрасный возраст: впереди еще масса возможностей, но ты уже человек, от которого так просто не отмахнуться. Хотя, конечно, понимаю, что организму моему уже далеко не 40, он уже перевалил на шестой десяток. Тем не менее до тех пор, пока я буду внутренне ощущать себя на этот возраст, мне будет удаваться и существовать в режиме сорокалетнего.

— Вы считаете, что актер — это такой чудовищный человек с нереализованными амбициями. А какие свои амбиции вам все же удалось реализовать?

— Сложный вопрос. Не могу сказать, что реализовал какие-то свои амбиции. Наоборот, от каких-то я просто избавился. Потому что прекрасно понимаю, что здоровые амбиции — это хорошо: они помогают двигаться вперед, совершать какие-то поступки и развиваться. С другой стороны, с возрастом возникает немножко другой взгляд на окружающую действительность. Я, слава Богу, нахожусь в той стадии, когда мне не нужно никому ничего доказывать. То есть человек либо работает с тобой, либо нет; тебе предлагается что-то и ты говоришь либо "да", либо "нет". И самое главное, я не поменял свои принципы с 16-летнего возраста, а только утвердил их. Я сейчас нахожусь в стадии, когда вполне доволен работой: я сижу у микрофона, я выхожу на сцену, я выхожу на съемочную площадку, я пытаюсь писать. Но если бы у меня были амбиции стать, например, писателем, мне, наверное, пришлось бы заняться этой профессией гораздо серьезнее, а не в качестве профессионального хобби. Или задача стать супермегазвездой. Тогда бы я тоже, наверное, совсем по-другому прожил свою жизнь, соглашался бы на какие-то вещи, которые меня по-человечески не устраивают. Не хочу сказать, что супермегазвезда — это обязательно человек, который поступает нечестно. Просто кому-то везет, а кто-то не достает свой счастливый билет и идет к своей цели другими путями. Я не отнимал ни у кого работу, я всегда делюсь своей, и за все, что я сделал за свою достаточно долгую творческую жизнь, мне не стыдно. И это единственный критерий для меня.

"Пепел". В нашумевшем сериале сыграл майора Сергея Еременко.

— Вы почти ничего не рассказываете о личном. Говорите, что ваши романы все равно быстротечны, потому что не каждая женщина готова делить вас с работой. А вот, например, в 90-х, когда работы почти не было, у вас было больше времени для женщин?

— Нет. На самом деле, когда работы было мало, я искал ее. Ведь если у тебя нет работы, это не значит, что ты не работаешь. А говорить о том, насколько были быстротечны или не быстротечны мои романы... Я действительно не привык обсуждать свою личную жизнь. Мне интересней не показывать то, как и с кем я живу. Хочется, чтобы обо мне узнавали благодаря моим работам. Во-вторых, действительно очень сложно найти человека, который полностью разделяет твои позиции. Ведь то, чем я занимаюсь, подразумевает в чем-то отсутствие каких-то личных свобод. А еще я принципиально не верю в обсасывание личной жизни в публичном пространстве. Когда какая-нибудь прекрасная девушка говорит, что я, мол, даю пять концертов в месяц, а потом мне нужно восстанавливаться, у меня сразу возникает вопрос — а за счет чего ты тогда живешь? Тебе, наверное, очень повезло или с родителями, или с бойфрендом.

Я человек не нищий, мне не приходится сводить концы с концами, но при этом мой рабочий день начинается рано и заканчивается очень поздно. Если и делаю себе какие-то паузы, то это бывает ровно два раза в году по 7—8 дней. А иначе я просто начинаю наступать на собственный бюджет, а он для меня важен, так как от меня зависит энное количество людей. Но самое главное — я постоянно хочу что-то делать просто потому, что мне это нравится. Я сейчас нахожусь в некой гармонии: мне не нужен "Мерседес" — я езжу на "Ниссане"; мне не нужна яхта, потому что я не хочу ее содержать и пользоваться ею три раза в год, взяв огромные кредиты. Мне нравится пользоваться теми вещами, которые меня устраивают эстетически, и мне абсолютно плевать на моду. Я хочу ходить в том, в чем мне удобно. Передо мной не стоит задача стать богатым человеком. Потому что для этого нужно бросить свою профессию и заняться продажей оружия, наркотиков, слоновой кости, нефти и газа (смеется). Еще, ко всему прочему, я дико ленивый человек, поэтому люблю делать работу ровно столько времени, сколько она требует, и делать ее один раз и хорошо, чтоб потом не переделывать. Именно поэтому меня выбешивает ситуация, когда люди делают вид, что работают, и постоянно занимаются "улучшайзингом". Но современный человек болен этой позицией — он постоянно пытается оправдать свое существование и захватить как можно больше пространства. От этого, по-моему, и эти бесконечные селфи в социальных сетях, и постоянные отметки про то, где я был и где я нахожусь сейчас, и фотографирование того, что я ем, и присутствие на каких-нибудь событиях — "я здесь тоже был". Эксгибиционизм — это болезнь, которой очень серьезно поражено человечество.