Последние пять лет я не смотрю кино

Создатели сценариев к голливудским фильмам тратят жизни на создание киношедевров. Придумывают вымышленных монстров и искусственные проблемы. Заставляют героев фильмов страдать, а нас – заодно с ними, впрок, потому что многим из нас не хватает в жизни остроты и соли – тех необходимых приправ, которые делают нашу жизнь ярче.

Последние пять лет я не смотрю кино – я не верю этим надуманным слезам, искусственным страстям и вымышленным интригам. В какой-то момент стало ясно, что реальная жизнь ярче в разы. А что до ее непредсказуемости – о, Боже, куда там тем голливудским шедеврам.

Родители моей подруги уезжали из Луганска уже в августе. Тянули до последнего, пока в их огород не прилетело – здесь говорят об этом именно так, в среднем роде. Тогда выдержанный и мудрый папа моей подруги сгреб в охапку лежачую уже много лет жену – в чем была, как и он сам, на бегу собрал лекарства, документы и деньги, и поехал на Станицу. А там был эпицентр событий, бой, взрывы, погибшие. Сквозь чад он увидел, как ему машут: "Проезжай, батя". А видно было плохо и от возраста, и от дыма. Дороги не разобрать, понятно только, что проехать этот участок нужно быстро. Проскочив через дым и взрывы, оказавшись в каком-то условно безопасном месте, дед вышел осмотреть машину и ужаснулся – он только что проехал по тем, в кого незадолго до этого попал снаряд. Машина была в крови, он тащил за собой части людей, убитых перед этим.

За пять лет из моего окружения ушли десятки людей. Мы научились шутить на тему смерти, шутить резко, обидно. Как будто все, что мы можем, это парировать на эти внезапные уходы друзей словами, колкостями и шуточками. "Не успел и попрощаться" и "Совсем не планировал умирать". Мы шутим штампами уже привычно, потому что уходов стало слишком много. Подруга смотрит мне в глаза, объясняя это: "Все просто - они видели смерть. А это не проходит просто так. Никто из них не был к этому готов". Никто не был готов, наращивая толстую кожу-броню уже после, наспех, увидев что-то и запомнив на всю жизнь, как те части тела, которые на колесах своей машины нашел старый врач.

Я увидела мертвого в августе 2014. Он лежал на газоне, рядом стояла машина, в которую попал снаряд – сгоревшая и покореженная, все было абсурдно, дико и страшно. И тот мертвый был просто мертвым, с ним было все ясно. Он просто ждал, когда его заберут с той травы, хотя и "просто" и "ждал" из той же области защитных колкостей в ответ на чью-то смерть. Страшнее было то, что все неясно: что дальше, как жить, во что верить. Мне казалось, что кто-то должен взобраться на возвышение и рассказать нам, как быть. Пусть это будет абсурдно и наивно, но кто-то должен сказать нам, что нужно набраться терпения и подождать, что страшно всем, что ничего уже не сделать, если мы не уехали вовремя. Но такого человека не было, и мы тянули по капле с каждого какие-то новости: Что слышно? Когда дадут свет? Когда запустят банкоматы? И нам врали, пожимали плечами, уходили от наших настойчивых вопросов.

Мой коллега умер через год после того лета. Тем летом у него умерла жена. Да, она болела, и мой коллега как-то по-своему готовился к уходу жены. Не уехал, потому что ее было не вывезти. Создал какой-то условный комфорт для нее, потому что понимал, что счет идет на дни. И она умерла именно тогда, когда не было света и воды, когда не было связи и не было возможности по-человечески похоронить ее. А к этому он не был готов никак. И готовясь мысленно к смерти любимой жены, он готовился к совсем другим вещам, не успев подготовить себя к тому, что будет после. А после на него обрушилась страшная реальность – в тридцатиградусную жару, в обстрелы ему нужно было организовать похороны. Не когда-то потом, а сейчас, собрав в кулак все эмоции. Но никто не хотел рисковать собой под обстрелами. Ему говорили, что не хотят погибать, и деньги не нужны никакие, потому что туда денег не унести. И за три дня он не смог ничего решить, он бегал по городу, он просил, умолял и снова возвращался в дом к мертвой жене. И тогда он решил закопать ее в гараже сам, потому что не видел другого выхода. И это было тяжело морально, потому что он любил свою жену. И все как-то разрешилось после этого страшного решения, как будто вопрос был именно в нем, а не в этой войне. Он смог найти копальщиков, смог пережить еще один день. Но его точка необратимости была пройдена. То ли то решение, то ли жара, то ли все вместе… Но умер он через год. Даже не здесь, он уехал за границу, где было сытно и спокойно, где можно было жить, стараясь забыть все, обнулив в памяти то лето. Он не смог, он умер. Точка необратимости с тем страшным решением была пройдена.

Я никак не могу привыкнуть к тому, как строятся отношения с родителями у моих выехавших друзей. Как будто враз родители стали проблемой, чего не было никогда. Каждый из нас проходит через этот непростой вопрос отношений с состарившимися родителями, правда? Подруга говорит мне о том, что ее отец стар и очень болен. И его дом – это дом старого человека, у которого дрожат руки, который ест определенную пищу, который часто болеет и очень нуждается в помощи. Я спрашиваю: "Тебя беспокоит, как будет дальше?". Дальше, это когда он уже не сможет обслуживать себя сам, когда сляжет и когда будет остро нуждаться в помощи посторонних. Подруга смотрит на меня: "Уже нет, меня это не беспокоит". Она любит отца, но она не загадывает ничего. И таких парадоксов уйма – куда там вымышленным сюжетам и кинострастям. Моя подруга прошла свой путь за эти пять лет. Свой странный путь, в котором было много открытий в себе, в людях вокруг, в устройстве этого мира. Она научилась жить, и при этом строить планы. Верить во что-то, жить, как и прежде, радоваться. Вряд ли кто-то другой сможет пройти ее дорогой и остаться прежним. И слушая ее истории о бесконечных переездах, о спонтанных решениях, о добровольном отказе работать, о бедности и преимуществах этой новой роли, я понимаю, что за каждым из нас за эти пять лет свой ненаписанный сценарий. Я слушаю, я удивляюсь, я смеюсь. И не могу больше смотреть фильмы с их вымышленными страстями.