К 30-летию Киево-Печерской лавры: истории голосов монастыря

Мы продолжаем интервью с регентом митрополичьего хора, композитором Михаилом Литвиненко. Первую часть интервью можно прочитать здесь: К 30-летию открытия Киево-Печерской лавры: регент лаврского хора был узником ГУЛАГА

Пострадавший за веру, нынче заслуженный деятель искусств Украины, награжден орденом Святого князя Владимира II степени "за церковные заслуги", а его имя внесено в национальную музыкальную энциклопедию. Но мало того! Никто из коллег никогда не видел его скорбящим, гневающимся или спорящим, несмотря на все удары судьбы. Начало читайте в нашей газете за прошлую пятницу, 13 июня ("Да ему только пуля поможет, а не 25 лет лагерей!"), или на сайтах Liferead.media и segodnya.ua.

— Михаил Семенович, после раскола церкви вы ушли из Владимирского собора, отказавшись от участия в службах митрополита Филарета. Вас сразу пригласили в Лавру?

— Нет, сначала Блаженнейший митрополит Владимир благословил нас служить в Афганской церкви, где мы пели почти два года, получая буквально мизерную зарплату. Тогда как митрополит Филарет пытался еще нас вернуть, обещая материальное благополучие. Но я всегда говорил, что Богу надо служить честно, и отказался. Нас было человек 15, еще 20 человек в общей сложности присоединилось к нам. Потом Блаженнейший благословил нас перевести в Крестовоздвиженскую церковь, а после реставрации – в Трапезный храм Лавры, где мы пели до возобновления работы Успенского собора.

— Вы пели на руинах Успенского собора?

— Да, конечно. Это были богослужения на улице… Хористы мои стояли просто на камнях и пели. А когда открыли Успенский, мы с удовольствием перешли на его хоры. Это была большая радость и благословение Божье.

— Какое ваше любимое место в Лавре?

— С Лаврой у меня общение было еще до поступления в семинарию в конце 40-х. Еще будучи студентом института, я по возможности каждое воскресенье прибегал сюда на службу. А когда поступил в семинарию, лаврский регент — отец Феодосий, частенько меня приглашал в свободные от учебы дни. И я приходил, и пел в лаврском хоре.

— А кто вас принимал в Лавре?

— До владыки Павла поменялось много наместников. Меня принимал владыка Алипий, потом его сменил Ионафан, потом Питирим...

— Какие у вас были отношения с монашествующими? Или хор сам по себе, а монахи — сами по себе?

— Конечно, мы контактировали, даже дружили. Блаженнейший Владимир был человеком универсальным в этих вопросах, учил людей уважать и ценить друг друга.

— Вы служили в храме с женой. Она была с вами в хоре все время?

— Безусловно, я был только регентом, а она — вокалистом.

— Насколько изменилась Лавра с тех пор, как вы пришли сюда служить с хором?

— Лавра похорошела! С приходом владыки Павла Лавра изменилась физически и обновленными постройками своими так себя украсила, что где же еще, в каком кусочке Земли можно найти такую красоту? Поражаюсь, как владыка все это восстановил, все помещения освободил и отреставрировал. Да и насельников стало намного больше! Их же было, когда я пришел, совсем немного, а теперь 200!
Но вот в отношении внутреннего лаврского духа я робко скажу, что еще надо трудиться. Конечно, сложно сравнить нынешнюю жизнь с прежней, но я бы пожелал братии усилить, обновить дух святости. Конечно, это процесс, а элемент усиления духа святости — всегда таинство. Я прожил большую трудную жизнь и знаю, как это непросто. Позволяю себе такие суждения, как какой-то судья, потому что считал себя всегда исповедником и возможным исполнителем принципа православия. Но я верю, что Бог управит. В человеке есть и позитив, и негатив. Верю, что позитив победит. Одно могу точно сказать — такой красавицей, какой сделал ее владыка Павел за эти годы, Лавра не была 100 лет!

1989 год. Концерт в Трапезном храме

Хор Литвиненко. На руинах Успенского собора

Харьковский собор. Решали судьбу митр. Филарета

1/3

Преемник: "Нужно было выучить целый шкаф нот"

Михаила Литвиненко сменил лаврский монах, регент братского хора отец Геронтий.

— Отец Геронтий, сложно быть преемником Михаила Семеновича и руководить митрополичьим хором?

— Конечно, сложно. Я ведь был регентом монашеского хора, а это хор профессиональный. Митрополичий хор исполняет произведения церковных композиторов, а монашеский — поет старинным лаврским распевом. У митрополичьего хора тоже есть распевы Лавры, но в меньшей степени. Чтобы руководить таким хором, мне пришлось выучить весь годовой круг церковных песнопений, которые этот хор исполняет. За одну службу исполняется до 12 произведений. Нужно было выучить целый шкаф нот! Я знаю наизусть каждое из произведений, но первое время было сложно.

— Руководить монашеским хором сложнее, чем хором мирян?

— Мирянин — это мирянин, а монах — это монах. Все, что нас объединяет — это Господь, наша вера и наше пение в Лавре.

— Это исторически сложилось, что в Лавре поет несколько хоров в воскресную службу?

— В Лавре всегда был монашеский хор. Он делился на правый и левый клирос, и сейчас эта традиция поддерживается. Также в Лавре был хор митрополичий, певческая школа и корпус для митрополичьих клирошан, где они жили и обучались. Митрополичий хор пел на службах в Успенском соборе. Также существовал митрополичий хор Софийского собора. Когда его сделали музеем  — митрополичьи службы были во Владимирском соборе.

— Регентство — это ваша мечта?

— Это мое послушание. У монахов вообще не особо спрашивают, что они хотят. Наместник тебя благословляет — и ты исполняешь. Но я с раннего детства любил церковный хор, с 7 лет пел на клиросе, так что в этом смысле моя мечта сбылась.

Митрополичий хор Лавры. Сейчас в коллективе около 30 певчих

Вокалист: "И в США скучала по Лавре!"

Киевлянка, профессиональный вокалист Наталья Михайлова уже более 30 лет — один из ведущих голосов митрополичьего хора. Она была среди тех, кто ушел вместе с Михаилом Литвиненко после раскола церкви, и осталась в коллективе после его ухода на пенсию.

— Наталья Владиславовна, как получилось, что вы, профессиональный музыкант, стали петь именно в церковном хоре?

— Получилось случайно. Мои коллеги-певцы тогда, в далеком 1984 году, пели в митрополичьем хоре Владимирского собора у Михаила Семеновича и как-то спросили: "Хочешь с нами петь?" Я и пошла.

— То есть можно было спокойно служить, власти не запрещали?

— Скажем так, власти это не поощряли. Могли с работы погнать, если узнают, что в храм ходишь, да еще и поешь. Поэтому если у нас какие-то открытые службы были, то наши женщины надевали парики и очки, чтобы никто не узнал.

— И несмотря на риск вы пели?

— Да, но вначале это был чисто профессиональный интерес. Такое обилие прекрасной хоровой музыки мало где и исполнить сможешь! Тут Бортнянский, Чайковский, Ведель, Чесноков… Такой музыки я, честно говоря, не ожидала.

— Ваши родители верующие?

— Нет, но мой дядя был старообрядцем. Он понемножечку нам что-то да рассказывал. Крестили меня тайком. Когда во Владимирском пела, он меня даже экзаменовал: "Вот это вы поете? А это?" Тогда многое сошлось воедино. Мы как раз прошли курс в консерватории под названием "научный атеизм". И наш преподаватель так рассказывал о православии, что мы просто влюбились в эту веру! Он рассказывал об устройстве храма, о разных святых, как пришло христианство на Русь. Гораздо позже я узнала, что он принял постриг.

На рабочем месте. Во время службы на хорах Успенского собора. Фото: из личного архива Н. Михайловой

Репетиция. Наталья Владиславовна с регентом на разборе партий. Фото: из личного архива Н. Михайловой

В США. Наталья у Брюса Ли. Фото: из личного архива Н. Михайловой

1/3

— Вот это я понимаю — атеизм!!

— Я, конечно, поначалу ничего не понимала, пела "с листа", что ставили, а потом подходила к Михаилу Семеновичу и спрашивала: "А что это такое мы сейчас пели?" Ни о каком церковном уставе речи быть не могло. "Вы еще много услышите такого, что вам понравится…" — говорил регент. Действительно, он очень скрупулезно отбирал репертуар и так умел найти подход, что мы на службу просто летели. Я даже после родов три недели только дома провела и пришла снова в хор. А когда случился Чернобыль, многие выехали, нас осталось мало, но репертуар от этого не пострадал. Была такая подпитка Божественная!

Потом случился раскол церкви. Все это на глазах у нас происходило. До сих пор перед глазами эти вырезанные автогеном двери… Мы ушли за Михаилом Литвиненко, который не хотел участвовать в богослужениях раскольников. Хотя понимали, что уходим в никуда… Думали, что скоро вернемся, но вот уже 25 лет мы здесь! Теперь я думаю, что это и хорошо. В Лавре какое-то особое состояние души.

— Когда вы пришли, Успенский собор еще был в руинах. Что запомнилось?

— Да, от него оставалась только правая часть, под ней можно было даже от сквозняка спрятаться. Можно сказать, в Лавре мы начали с руин. В Трапезном мы пели справа от иконостаса, а наверху, где нынче хоры, просто была задрапированная арка. Вообще Трапезный тоже был в плохом состоянии. Это же был музей, по центру стоял маятник Фуко, который потом, благо, убрали. Но именно в этих трудностях у нас был прекрасный коллектив, хотя и мало нас совсем — по три человека на партию (партий в среднем пять. — Авт.) Именно здесь, в Трапезном, мы сделали свою первую запись.

— Пластинку?

— Нет, на кассеты в 44 минуты. Но качество – отличное!! А пластинку записывали в Покровском монастыре, в 1986 году, в самом большом храме. Нас писала знаменитая тогда фирма "Мелодия". Потом еще в Кирилловской церкви записывали… Это было какое-то потрясающее время. Мы много ездили, гастролировали в Финляндии, Германии и пр. Вообще мир посмотрели — это прекрасно. Но я даже в Калифорнии скучала по Лавре. Скучала настолько, что даже стих написала! Он прямо вылился из меня целиком и сразу, словно кто-то внутри меня написал, а мне осталось это только зафиксировать. Чтобы не забыть, я взяла первое, что попалось под руку – коробку из-под чая, разорвала, и на ней записала текст.

Когда Михаил Семенович ушел на пенсию, часть людей снова ушла, начался разброд. Потому, когда наш хор возглавил отец Геронтий, мы облегченнно вздохнули.

— Помните первую службу в Успенском, после открытия? Ваши ощущения?

— Росписей, конечно, никаких не было, храм просто побелили. Здесь лежали доски и было очень холодно. Но я люблю тут петь, здесь звучание более объемное! На открытии была хорошая служба, богатая. Служил покойный Блаженнейший Владимир. Вообще, теперь я понимаю, что Господь ведет! Я даже подумать не могла в 1984 году, что так надолго застряну в митрополичьем хоре, который с тех пор никогда не меняла. Даже когда уходим в отпуск, я под конец уже изнываю. Состав сейчас очень хороший, а прежде всякие приходили… Тут без веры в Бога не обойдешься. Я смотрю, как меняются люди, которые приходят сюда. Они проникаются, обновляются духовно.

— Еще бы! Петь псалмы по три часа дважды в неделю! Партии очень сложные. Как удается соединять пение и молитву?

— В этом специфика церковного хора. Почему профессиональные хоры не могут спеть 115-й концерт Бортнянского так красиво, как церковные? Потому что это таинство, это озвучивание псалмов многоголосием! Все происходит необыкновенно и необъяснимо. Это пение в особом состоянии души. Михаил Семенович на репетициях всегда делал для нас "пометочки": "Здесь спойте, как хор деток", "Тут поплачьте"… Так мы "рисуем картину" произведения. И важно знать библейскую историю, чтобы понимать, о чем ты поешь. Без этого никуда.